Тэд Уильямс - Явившийся в пламени

Когда он ушел, придумав какую-то лживую причину, я стала готовиться к собственному путешествию. Я заранее спрятала свой самый теплый плащ и шесть толстых свечей там, где Ульса и другие служанки не могли найти. Одевшись, я коснулась материнского золотого Древа у меня над сердцем и помолилась за всех, кто отправился со мной во мрак.

Каменная Ночь — последняя ночь авреля, канун мая, когда, как говорят, духи блуждают по земле, пока пение петуха не загонит их обратно в могилы. Замок молча затаился вокруг, когда я двинулась вслед за остальными. Казалась, эта каменная громада не просто спит, а ждет, стараясь не дышать.

Под Башней Ангела была лестница — туда-то они и шли. Я поняла это, стоя в своем темном плаще у стены напротив башни. Их было четверо — отчим, Телларин, Аваллес и Валада. Ее руки, несмотря на договор, были все еще скованы. Мне грустно было видеть, что ее ведут в цепях, как зверя.

Рабочие, чинившие башню, положили грубые деревянные половины поверх разрушенного каменного пола, прикрыв многочисленные провалы. Настаивали даже на том, что дыры надо заложить кирпичом, чтобы ничто не могло вылезти из глубин и потревожить сон богобоязненных обитателей замка.

Из-за этих половиц я ждала довольно долго, зная, что отчиму и двум воинам потребуется время, чтобы сдвинуть доски. Я пряталась в темноте у башни, а по Внутреннему Двору гулял ветер. Я думала об ангеле на верхушке башни, черном от вековой копоти, которую никакой дождь не мог смыть, накренившемся набок, словно вот-вот упадет. Кто он? Один из святых угодников? Быть может, он благословляет меня, видя, что я хочу последовать за Телларином и остальными? Я посмотрела вверх, но в темноте вершины не было видно.

Выждав долгое время, я попробовала дверь башни и увидела, что засов изнутри не задвинут. Возможно, ангел и в самом деле покровительствовал мне.

В башне луна не светила, и я еще на пороге зажгла свою первую свечу от трута, который почти уже догорел. Мои шаги по каменному полу казались оглушительно громкими, но никто не вышел из мрака, чтобы спросить, что я тут делаю. Отчима и остальных не было слышно.

Я задержалась перед винтовой лестницей, ведущей вверх, думая, что же найдут там рабочие, когда расчистят наконец завалы. Я и по сей день спрашиваю себя об этом, ибо кропотливая работа не закончена до сих пор. Должно быть, при жизни я этого уже не узнаю. Что там, наверху — сокровища волшебного народа? Или только их древние кости?

Не будь даже событий той роковой ночи, Башня Ангела все равно торчала бы гвоздем в моих мыслях, как точит она над замком, накрывая его и близлежащие земли своей длинной тенью. Думается мне, смертные никогда не постигнут всех ее тайн.

Когда-то мне снилось, что отчим велел мне вымыть ангела, но я, как ни стараюсь, не могу отскрести с изваяния черную грязь. Отчим говорит, что это не моя вина, что Бог дал бы мне силы, если бы хотел, чтобы лицо ангела стало видно всем, — но я все равно плачу.

Я подошла к зияющей в полу трещине и подумала, как могло случиться, что пол разбит вдребезги, а башня стоит, как стояла. Дорога, по которой мне предстояло пройти, была не из легких, но я храбро полезла через каменную осыпь, поставив свечу перед собой, чтобы освободить обе руки. Тогда я в первый раз пожалела, что не надела башмаки покрепче. Сползая вниз, я ободрала себе ноги и порвала платье в нескольких местах, пока наконец снова не стала на ровный пол, примерно в полудюжине моих ростов под Внутренним Двором. Среди обломков камня чернела трещина намного шире остальных — ее зазубренная пасть ждала, желая поглотить меня. Подойдя, я услышала в глубине голоса других, но они показались мне незнакомыми.

Камни от входа отодвинули, и открылась лестница — блестящая белая кромка и ступени, уходящие во тьму. Чей-то смеющийся голос снова долетел до меня — я никогда не слышала его прежде.

Даже страхи предыдущих дней не подготовили меня к этому новому испытанию — но я знала, что Телларин там, внизу. Я осенила грудь знаком Древа и ступила на лестницу.

Впереди ничего не было видно.

Свет моей одинокой свечи лишь делал лестницу еще более похожей на черную глотку, готовую меня поглотить, — но страх не мог остановить мое стремление к любимому, он только подгонял меня. Я спустилась уже, как мне казалась, на глубину, равную высоте Башня Ангела, но так и не догнала моих предшественников.

Был ли то обман слуха или ветер, гудящий в пещерах озерных утесов, но я продолжала слышать незнакомые голоса. Некоторые слышались совсем близко — не будь у меня свечи, я протянула бы руку, чтобы коснуться того, кто шептал рядом, но при свете я видела, что лестница пуста. Голоса то бубнили, то пели на приятном печальном языке, которого я не понимала и даже узнать не могла.

По всем статьям я должна была так испугаться, что побежать без оглядки назад, к лунному свету и свежему воздуху, — но я, хоть и боялась бестелесных голосов, чувствовала, что они не хотят мне зла. Если это были призраки, они, наверное, даже не знали, что я здесь. Замок точно говорил сам с собой, как это делает старик, сидящий у огня, вспоминая о давно минувших временах:

Лестница привела меня на площадку с дверьми по обоим концам, и я невольно вспомнила о дверях, упомянутых в книге отчима. Думая, в какую сторону пойти, я разглядывала узоры на стенах, вьющиеся лозы и цветы, подобных которым еще не видывала. Над одной дверью сидел на ветке соловей. Над дальней тоже виднелась ветка — и я, подняв повыше свечу, поняла, что это ветви одного дерева; оно раскинуло свою крону по потолку так, словно я была стволом. Вокруг ветки над второй дверью обвилась тонкая змея. Вздрогнув, я подалась к двери с соловьем, но тут до меня донеслись голоса:

— ..если ты солгала мне. Я человек терпеливый, но… Это был отчим — я бы сразу узнала его если не по голосу, то по словам. Он и правда был терпелив. Точно камень, из которых выкладывают круги на вершинах холмов, — твердый, холодный, никуда не спешащий, согревающийся только под солнцем жаркого лета. Порой мне хотелось как следует стукнуть его палкой, только чтобы заставить оглянуться и посмотреть на меня.

Он сделал это один-единственный раз — в тот день, когда сказал, что «они» отняли у него все. Так мне казалось тогда. Теперь я знаю, что был и другой раз, когда он заметил мою улыбку — вероятно, после подарка или поцелуя от любимого — и написал в своей книге: «Бреда сегодня счастлива».

Отчим говорил где-то за другой дверью. Я зажгла вторую свечу, прилепила ее на верхушку первой, догоревшей почти до основания, и пошла в дверь со змеей на голос Сулиса.