Тим Доннел - Конан и лик Зверя

За черной старухой оставалась широкая кровавая просека, быстро исчезающая во всеобщем водовороте. Ужасный призрак поравнялся с Радхаром и на мгновение замедлил шаги.

Сердце Серого оборвалось, когда его ожгло испепеляющим взглядом из-под глубоко надвинутого капюшона — в пустых безжалостных глазницах бушевал пламень самой преисподней. Затем она двинулась дальше, и шпион вздохнул с облегчением, а вот киммерийцу не повезло, он находился прямо на ее пути. Как же был удивлен Радхар, когда вместо того чтобы сразить проклятого варвара богиня обняла его за плечи и нежно поцеловала. Серый закрыл глаза, прогоняя видение, а когда открыл, кругом кипела яростная битва. Призрак Деркэто исчез, как не было.

От зорких глаз киммерийца не ускользало ничего, он дрался наравне со всеми и успевал следить за ходом боя. Варвар уже поверг под ноги лошадей двух сотников в посеребренных доспехах и искал хищным взором туранского начальника. Пока мунгане не понесли больших потерь, но что будет, когда в битву вступят все силы туранцев? Когда он выбирал место для лагеря, наметил и пути отхода, на случай если их прижмут к морю. Правда, ни сам Конан, ни его командиры не верили, что это может случиться. Что придется принимать бой в самом лагере, ночью, да еще в окружении. Не верили, что их могут застать врасплох, уничтожив и дальние, и ближние дозоры. Не верили, но на всякий случай готовились. По пронзительному, перекрывшему грохот боя свисту, мунганская конница вдруг отхлынула, оставив между собой и туранцами пустое пространство, заваленное телами людей и животных.

Пораженный увиденным, Радхар, не сразу заметил, как на него налетел плотный туранец с копьем наперевес. Серый запоздало поднял своего жеребца на дыбы, и копье с хрустом ударило несчастное животное в грудь. Удар был настолько силен, что оба всадника чуть не вылетели из седел. Конь Серого, словно скошенный тростник, опрокинулся на бок. Нога шпиона запуталась в стремени, и он грянулся на землю вместе с лошадью. Прижатую седлом ногу жгла нестерпимая боль. И в этот миг над полем разнесся громкий с переливами свист. Разбойники изобразили отступление, пустив коней с места в галоп. Теперь Радхар думал лишь о том, как ему уцелеть от мелькающих тут и там конских копыт. Да еще этот туранец, что так ловко спешил его, кружился рядом, словно коршун над кроликом. Дважды он пытался достать Серого саблей, но тому каким-то чудом удалось отразить удары, отделавшись глубокой царапиной через весь лоб.

Ухмыляющийся туранец низко свесился с седла и пошел на третий заход. Радхар мысленно простился с жизнью, но неожиданно лошадь противника понесла его прочь с безвольно обмякшим на спине седоком. Шпион с трудом поднял голову, глаза его заливала кровь. Сверху на него не мигая смотрел холодный взгляд киммерийца. Несколько долгих мгновений они мерили друг друга взглядом, а затем Конан протянул ему руку. Сейчас Радхар бы предпочел, "чтобы это была вендийская кобра, но жажда жизни заставила его вцепиться мертвой хваткой в руку варвара. Могучим движением плеча Конан вырвал его из-под лошади и щвырнул на седло перед собой. Рывок отозвался дикой болью в ноге, и шпион потерял сознание. Достигнув неровного строя разбойников, северянин грубо сбросил потерявшего сознание Серого на руки подбежавшим воинам.

— Глаз с него не спускайте, головой отвечаете! — рявкнул он, поворачиваясь лицом к противнику.

Уловка мунган не совсем удалась, кое-кто из разбойников не успел отойти, завязнув в строю туранцев, многие из которых потянулись за отступающим врагом. Но главное было достигнуто — мунгане плотно сбились в один кулак, а их противник представлял собой рыхлую, беспорядочную толпу. В распоряжении разбойников было всего несколько коротких мгновений. Благодаря своей прославленной выучке, конница Ездигерда могла сомкнуть ряды за считанные удары сердца. Но своего шанса мунгане не упустили.

Воздух наполнило басовитое гудение тяжелых стрел, сотнями пронзивших предрассветный сумрак. Колышущаяся масса туранцев представляла собой отличную мишень. Лучники в яростной спешке рвали тетивы луков. Неважно куда попадает стрела — в коня или всадника, неважно, какую рану она нанесет: лишь бы вывести врага из строя, заставить его зубами скрипеть от боли, не дать сомкнуть стальные ряды.

Смертоносный шквал продолжался недолго, пока не кончились стрелы в колчанах. Но эти мгновения стали для туранцев настоящим кошмаром. Небольшие круглые щиты не могли защитить их от тучи стрел. Люди и лошади валились десятками. О тела павших спотыкались и падали на землю ошалевшие, еще не задетые стрелами кони, подминая под себя седоков.

Однако, несмотря на потери, туранцы были еще сильны, но и натуре киммерийца, которого никто не мог бы упрекнуть в трусости, была противна сама мысль об отступлении. Он оглядел свое пестрое воинство, прочтя в десятках лиц непоколебимую решимость, и скомандовал атаку.

Мунгане налетели на не успевших опомнится туранцев, словно стая голодных демонов, с диким воем, визгом, хохотом, в которых не было уже ничего человеческого…

Мунгане разбрелись по полю, отыскивая раненых и обирая мертвые тела. Все были заняты делом. Никто не проявлял восторгов по поводу одержанной победы: сказывалась усталость и сознание того, что разгром туранцев дался им слишком дорогою ценой — треть войска пала во время последней атаки, когда в тесноте и давке пошли в ход ножи и зубы. Туранцы дрались отчаянно, но не выдержали и бросились бежать.

Почти все они полегли, мунгане гнали их несколько лиг. Только единицам удалось скрыться в джунглях.

Посланные Конаном разъезды прочесывали лес и берег моря. Приказ киммерийца был суров и прост: ни один туранец не должен добраться до форта Дугари, прежде чем до него доберутся разбойники.

Конан молча стоял у своего шатра, который каким-то чудом уцелел во время побоища. Настоящие горы из трупов громоздились неподалеку, а здесь лежали только два тела. Стиснув зубы, северянин вошел в палатку, и вышел через некоторое время, уже не в набедренной повязке, а полностью одетый в походный костюм. По каменному лицу, было трудно судить о том, что творилось в его душе, лишь сузившиеся темно-синие глаза говорили о кипевшей в ней боли и ярости.

С утра у киммерийца все валилось из рук. Он чувствовал смертельную усталость, а тело ломило так, будто его ночь напролет топтала вся туранская конница. Кусок мяса не лез в горло, и даже аквилонское вино казалось кислым, а уж такого с ним раньше никогда не бывало. Вспоминая события минувшей ночи и сопоставляя их, Конан сделал для себя единственно верный вывод — предательство! Взмахом руки варвар подозвал к себе одного из своих помощников. Тот подошел, держась рукой за распухшую скулу.