Анна Мичи - Шагни в Огонь. Искры (СИ)

– Ой, так пойдёмте посмотрим на него сейчас! – от возбуждения Тардис вскочил. – Я тоже хочу посмотреть на нинъе вблизи!

***

Он сидел в кресле, забравшись с ногами, и зыркал по сторонам затравленным взглядом. Маленький, тощий, но, как и свойственно нинъе, ширококостный, что создавало странный диссонанс в облике. Виллиэ был прав, новенький был похож на карлика – низкорослое непропорциональное тело и взрослое лицо.

Кроме него в комнате находились ещё трое ребят, обычные дети; они тесным рядком сидели на диване. Надзиратель школы разговаривал с посетителями в официальных костюмах, незнакомыми, верно, теми, кто привёл новичков.

Ацу, замерев, смотрел на нинъе.

В груди просыпающейся от спячки змеёй вяло шевельнулось, разворачиваясь, смутное чувство узнавания. Человеческий детёныш, вжимающий голову в плечи, лихорадочно сверкающий дикими глазами, съёжившийся в кресле – кого-то, что-то напоминал.

Подобное уже происходило.

Нечто совсем чужеродное, иное.

Не должно существовать.

Крысёныш.

Оцепенев от неясного ощущения случившейся беды, Ацу смотрел на нинъе и вспоминал умирающего крысёныша. Серо-жёлтый мех, дрожащее тельце, пронизывающий взор ослепших глаз.

Из милосердия, из жалости, ради справедливости в мире – кто-нибудь, подарите ему смерть.

1990 год от Рождества Христова

Каннаци – октябрь

Из тёмной комнаты башни окно казалось вырезанным прямоугольником серо-голубого вечернего неба, с паучьим перекрестьем тонких решёток. Солнце уже село, снаружи выл ветер, но небо не темнело, сияя холодной далёкой голубизной.

Высокий мужчина постоял у окна, задумчиво глядя вверх. Звёзды ещё не начали зажигаться, ещё лишь ранний вечер осеннего месяца каннаци.

В прошлый раз мужчина заходил сюда две с половиной недели назад: посещение башни дважды в месяц значилось в его расписании, и изменять написанному мужчина не любил. Сегодня тринадцатое число, там – суббота, у них – так называемый выходной.

Что-то сегодня покажет хрустальный шар?

Огромный, в две человеческих головы, круглый прозрачный шар затеплился матовым светом, когда мужчина сел в кресло перед столом и откинулся на длинную жёсткую спинку. Осветил колеблющимся сиянием продолговатые стальные глаза, тонкий нос, суровую линию губ и длинные изящные уши.

– Посмотрим, – прошептал мужчина, и медленно, вязкой лавой, текучим пламенем в шаре стала проступать картинка.

Хиден, Тайо: Таллинн

Осень рвала с деревьев красно-жёлтые листья, взметала, разбрасывая по зелёной ещё, яркой, сочной траве. В этом году осень выдалась тёплая, сухая, продолжительное «бабье лето». Видимо, поэтому в ранний этот вечер на дорожках парка «Кадриорг» гуляло немало людей.

У Лебединого пруда, опираясь на металлические решётки перил, стояли двое: мужчина и женщина. Как иногда бывает у пар, эти двое, казалось, были полностью противоположны друг другу. Он высокий, с едва наметившимися морщинками на лбу и в уголках глаз, отрешённый, похожий на бродячего художника; светлые волосы касались плеч. Она маленькая, смешливая, при разговоре любящая жестикулировать, досконально описывая свои чувства. И в то же время эти совсем непохожие двое с одинаковым выражением абсолютно разных лиц смотрели на воду, на отражение неба в пруду, поддакивали словам другого в те самые единственно правильные моменты, когда и надо поддакнуть, замолкали, давая собеседнику право голоса, и заговаривали, понимая, когда настаёт миг говорить. В каком-то смысле эти двое составляли замечательную, идеальную пару – идеальную невозможно, таких не бывает.

Но они были.

– А вот хотелось бы в Ирак или на Янцзы, или в Египет, – мечтательно произнёс мужчина.

– В Египте вовсю копают, – подхватила женщина. – А хорошо бы. Только пустят ли?

– И детей не оставишь, – согласился он. – Значит, только по Союзу.

– В Пскове мне понравилось, хоть и не наш профиль. Да и недалеко было, удобно.

– И какие находки...

Недалеко от пары, на краю пруда, занимались неким важным делом двое детишек, мальчик и девочка, по виду одногодки. Сторонний человек сразу провёл бы параллель между ними и взрослыми: девочка походила на отца, тоненькая, изящная, а мальчик был портретом матери, крепкий темноволосый пацан с серьёзным взглядом.

На родителей они, самостоятельные личности, внимания не обращали.

– Дай булку, – скомандовала девочка, кинув взгляд на водную гладь, – будем кормить уток.

Мальчик послушно начал рыться в карманах куртки, достал аппетитную горбушку с жёлто-коричневой шкуркой. Протянул сестре.

Та, присев, стала крошить булку в воду, приманивая в изобилии плавающих в пруду птиц. Мальчик смотрел.

Взрослые совсем рядом продолжали неспешную беседу.

– Хиден-эли, – прошептал длинноухий мужчина, нежно любуясь девочкой в хрустальном шаре. – Потерпи, малютка, скоро я тебе всё расскажу. Вытащу тебя оттуда.

Девочка развивалась хорошо, обгоняя многих своих ровесников. Поначалу он наблюдал за ней через каждые три дня: когда она ещё младенцем лежала в колыбели и вопила, требуя внимания; потом, убедившись, что всё обстоит благополучно, стал заглядывать в шар не чаще раза в месяц, а то и в два месяца. Был даже период, когда он, полностью уверенный в успехе дела, не пользовался хрусталём около полугода; и вот, в последнее время снова начал наведываться в башню дважды в месяц.

– Уже скоро, – повторил мужчина сам себе.

Ей уже девять, через годик-полтора девочка будет поддаваться обучению. Тогда и наступит время открыть ей правду.

– Когда Хиден только родилась, – сказала женщина, наблюдая за целеустремлённым выражением на лице дочери, – я по первости напугалась, что девочка у нас больна, да и врачи качали головами: она такая беленькая. Подозревали альбинизм.

– Я помню. И эти диагнозы, что-то про отсутствие пигмента, да?

– Как ты запомнил? – засмеялась она. – С твоей-то катастрофической рассеянностью?

– Любимая, она же всё-таки моя дочь.

– А дело-то было в тебе, твоя наследственность. Но я-то всегда понимала, что никакая она не альбиноска – глазки у неё ясные, голубые.

– Я тебя люблю, – невпопад сказал мужчина.

– И я тебя тоже, – развеселилась жена. – Куда же я без тебя, горе ты моё луковое.

– Иногда мне кажется, – интонация была серьёзной, – что я не существовал до встречи с тобой. Знаешь, всё, что было до, – словно покрыто туманом, и только с твоим появлением моя жизнь обрела краски.