Морин Джонсон - Имя Звезды

Все смотрели на меня. Похоже, они решили, что все это — часть представления. Я отодвинулась от стола и снова попыталась прокашляться, потом еще, но у меня ничего не выходило. Горло закупорилось. Из глаз потекли слезы — картинка сделалась мутной. В кровь хлынул адреналин… потом — белая вспышка, яркая, ослепительная, затмившая все. Столовая исчезла, на ее месте появился какой-то бескрайний пейзаж, сделанный из бумаги. Я все слышала и ощущала, но находилась как бы в другом месте, где нет воздуха, где все состоит из света. Я закрыла глаза, но ничего не изменилось. Кто-то заорал, что я сейчас задохнусь, но слова прозвучали словно издалека.

А потом меня схватили за талию. В мягкие ткани под ребрами резко вдавили кулак. Дернули вверх, снова и снова, и тут что-то сдвинулось. Столовая вернулась на свое место, мясо выскочило из горла и улетело в сторону заката, в легкие хлынул воздух.

— Ты как там? — спросил чей-то голос. — Говорить можешь? Попытайся что-нибудь сказать.

— Я…

Говорить я могла, но произносить что-то совсем не хотелось. Я плюхнулась на скамью и уронила голову на стол. В ушах стучала кровь. Я вгляделась в разводы на дереве, внимательно изучила вилку и ложку. Лицо было мокрым от слез, но я не помнила, когда это я плакала. В столовой повисла полная тишина. Вернее, это мне так показалось. Сердце громко бухало в ушах, заглушая все остальные звуки. Кто-то просил разойтись, чтобы мне было легче дышать. Еще кто-то помогал мне подняться. А потом передо мной возник кто-то из учителей (точнее, так мне показалось), а рядом Шарлотта — ее огромная рыжеволосая голова так и совалась в картинку.

— Я в порядке, — проговорила я хрипло.

Только это было неправдой. Мне хотелось одного — уйти, забиться куда-нибудь и поплакать. Я услышала, что этот кто-то из учителей велел Шарлотте проводить меня в лазарет. Шарлотта вцепилась мне в правый локоть. Джаза вцепилась в левый.

— Я отведу, — сказала Шарлотта жестко. — Ты сиди и ужинай.

— Я с вами, — откликнулась Джаза.

— Я и сама дойду, — просипела я.

Локтей моих они не выпустили, да и хорошо, потому что оказалось, что коленки и лодыжки у меня стали совсем ватными. Меня повели по центральному проходу, между длинных скамей, сидевшие оборачивались и провожали меня взглядом. Если вспомнить, что столовая находилась в бывшей церкви, наш выход, пожалуй, напоминал окончание какой-то странной свадебной церемонии: две мои невесты волокут меня от алтаря.

6

Лазаретом назывался медицинский отсек, или, по сути, медкабинет. Но поскольку Вексфорд был все же школой-интернатом, тут дело не ограничивалось одним только кабинетом. Имелось несколько комнат и настоящая палата с койками для тяжелобольных. Дежурная медсестра мисс Дженкинс осмотрела меня. Сосчитала пульс, приложила к груди стетоскоп — собственно, убедилась, что я не нахожусь при смерти. Велела Шарлотте отвести меня к себе, уложить и напоить горячим чаем. Когда мы добрались до нашей комнаты, Джаза недвусмысленно дала понять, что дальше распоряжается она. Шарлотта заученным движением развернулась. Голова у нее подскакивала на ходу. Было видно, как прыгает высокая прическа.

Я скинула туфли и свернулась на кровати. Проклятый кусок мяса давно улетел, но я продолжала растирать горло. Ощущение никуда не ушло — ощущение, что ты задыхаешься и не можешь говорить.

— Я заварю тебе чаю, — сказала Джаза.

Она пошла за чаем, а я села в постели и вцепилась в горло. Пульс замедлился, но меня все еще продолжало колотить. Я достала телефон и хотела было позвонить родителям, но тут из глаз хлынули слезы, и я пихнула телефон под одеяло. Собралась, несколько раз глубоко вдохнула. Нужно взять себя в руки. Все хорошо. Со мной ничего не случилось. Нечего изображать перед соседкой жалкую, плаксивую, противную девицу. Я насухо вытерла лицо и, когда Джаза вернулась, сумела изобразить подобие улыбки. Она подала мне кружку, отошла к своему столу, взяла что-то, потом уселась на пол перед моей кроватью.

— Когда меня мучает бессонница, я гляжу на своих собак, — сообщила она.

И протянула мне фотографию двух замечательных псин — мелкого золотистого ретривера и здоровенного мерного лабрадора. На снимке Джаза обнимала их обеими руками. А сзади простирались зеленые холмы, стояла большая белая ферма. Такая идиллия — и не представишь, что кто-то может жить в таком месте.

— Золотистая — это Бель, а лохматый здоровяк — Виги. Виги ночью спит в моей кровати. А на заднем плане наш дом.

— А где ты живешь?

— В Корнуолле, в маленькой деревне неподалеку от Сент-Остелла. Приезжай к нам как-нибудь. Там красиво.

Я медленно прихлебывала чай. Поначалу горло саднило, потом оно согрелось и боль прошла. Я дотянулась до своего ноутбука, показала ей свои фотографии. Прежде всего — кузину Диану, потому что я ведь рассказывала про нее и ее ангелов. Хорошая была фотография — она стоит в гостиной в окружении своих фигурок.

— А ты не наврала, — сказала Джаза, облокачиваясь на кровать, чтобы лучше видеть. — У нее их сотни!

— Я вообще не вру, — ответила я и открыла следующую фотографию, дяди Бика.

— Ты на него похожа, — заметила Джаза.

Она была права. Из всей моей родни с ним у меня больше всего сходства — темные волосы, темные глаза, совсем круглое лицо. Вот только я девчонка, у меня на бедрах и на груди вполне приличные округлости, а он — тридцатилетний мужик с бородой. Однако если бы я нацепила фальшивую черную бороду и бейсболку с надписью «Птичьи мозги», любой бы сразу признал в нас родственников.

— Какой он молодой.

— Просто фотография старая, — ответила я. — Примерно тех времен, когда я родилась. Но это его любимая фотография, вот я ее и выбрала.

— Любимая? Обычное фото в супермаркете…

— Видишь женщину, которая вроде как прячется за банками с клюквенным соусом? — спросила я. — Это мисс Джина. Владелица нашего местного «Крогера» — ну, продуктового магазина. Дядя Вик ухаживает за ней уже девятнадцать лет. Это единственная фотография, на которой есть они оба, поэтому она и любимая.

— Как это «ухаживает уже девятнадцать лет»? — не поняла Джаза.

— Ну, у моего дяди Вика — кстати, он ужасно милый — свой магазин экзотических птиц, называется «Пташка в руке». И живет он фактически ради своих птичек. В мисс Джину он влюбился еще в выпускном классе, но так и не разобрался, как говорят с женщинами, и вот с тех пор… ну, ошивается поблизости. Куда она, туда и он.

— Это называется «преследовать», — заметила Джаза.

— С юридической точки зрения — нет, — ответила я. — Я как-то спросила у родителей, еще когда была маленькой. Да, это странно и вообще неловко, но это никакое не преследование. Собственно, самое страшное, что он совершил за все это время, — однажды прицепил коллаж из птичьих перьев к ветровому стеклу ее машины…