Леонид Бутяков - Владигор

— Что, в диковинку? Учись, щенок! С этими иначе не получается. Да и живучи они, спасу нет. К завтрему оклемается, если даже волочь его до Ладорских ворот.

— А что Гурию скажем? — спросил Рогня, ошеломленный зверством своего старшего товарища. Впрочем, не столько зверством, сколько бессмысленностью содеянного.

— Скажем, что простолюдинов удержать не смогли — камнями пробили глаза старику, покуда вели через город, — хмыкнул Гудим. — Не думай о том. Пошуруй-ка лучше в пещере. Говорят, старейшины в ней припрятывали всячину всякую, Перуна ублажали с запасом.

— Перуну все с жертвенным дымом передавалось, — возразил Рогня. — Не дело нам в пещере его копаться…

— Боишься, парень? Княжеского бога испугался, как недоросток?! — Разгоряченный насильник никак не мог успокоиться. — А вдруг золотишко там, серебро и каменья драгоценные? Все долги твои Гурию враз отдать сможешь, а?

— То моя забота, — угрюмо ответил юноша. — Ты с хранителем капища Перуна слишком вольно разделался — твоя беда или слава, не мне судить. Но негоже сейчас к идолу приближаться — кровь на нас. Захочешь поживиться — сам придешь, без меня.

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Гудим. — Давай к городу двигаться. Заждался небось Гурий пленника нашего.

Не признал он справедливость слов молодого воина, ибо гнева Перуна никогда не боялся. Однако сообразил, что одному, когда никто соглядать не будет, обшарить пещерные углы сподручнее — делиться награбленным не придется.

Всадники, волоча за ноги связанного Прокла, удалились в сторону Ладора. И лишь тогда Любава, прижимавшая к груди голову брата, оплетавшая его руками и ногами, дабы мальчишка не рванулся защищать старейшину, разжала свои крепкие объятья, упала лицом на медвежью шкуру и заплакала. Ни она, ни Владий не видели происходящего перед пещерой, но слышали все. Остальное подсказало воображение, с детства питаемое сценами не менее жестокими.

— Дело еще хуже, чем Прокл говорил, — вслух подумал Владий, едва затихли рыдания сестры. — И оставаться нам здесь никак нельзя.

Любава обессиленно прислонилась к камню.

— Прости, Владий, не знаю я, как дальше поступить. Всюду измены ждать можно. Кому верить, кого остерегаться? Горит земля Синегорья под нашими ногами, словно нелюди мы! Ни Перун, ни Мокошь не в помощь!

— Зачем неправду говоришь, Любава? — возмутился Владий. — Мы с тобой живы — мало этого? Чародейский перстень от смерти увел, старейшина не выдал, путь начертил — мало?! Утри слезы, сестренка. Не плакать — действовать надо.

Княжна удивленно взглянула на брата. Словно — опять, как и недавно, клятву дававший — не мальчик был перед ней, а зрелый воин. Прогоняя оторопь, головой тряхнула, волосы по плечам разметав:

— Хочешь на Селоч идти — без людей верных, без еды и одежды?

— Сама слышала, что Прокл говорил, — упрямо подтвердил Владий. — Без коней, без товарищей люди туда хаживали… Только нам не туда идти надо, не на восток — на юг!

— То ли говоришь, княжич? Отчего же на юг?!

— Не я так решил. Забыла, что отец наказывал? Идти нам в Ильмер, там заступничества искать.

Любава задумалась. И в самом деле — Владий отцовы слова повторил. Но мог ли знать Светозор, что дети его одни останутся, что помощи им ждать неоткуда? Взглянула она на рисунок Прокла: до Чурань-реки пробираться так или иначе по указке старейшины, а там уж и решать можно — на Селоч свернуть или к югу, в Ильмер.

— Хорошо, — согласилась она. — К Лебяжьему порогу спустимся, найдем ворожею Диронью, спросим совета от имени Прокла… Вот в чем идти только?

Вопрос не был праздным. Ноги Любавы босы и в кровь избиты, одежда не слишком годна для холодных ночей, вечер скоро, а во рту маковой росинки не было. Далеко ли уйдешь?

Но тут вспомнили слова изверга Гудима о припрятанном в пещере добре. Может, знал, что говорил? Тщательно обыскали пещеру — так и есть! В дальнем углу под плоским камнем нашли небольшой погреб, а в нем, укрытые волчьими шкурами, короб с вяленой рыбой, кувшин с медовухой, огниво и кремень, даже несколько восковых свечей. Похоже, береглось это для застигнутых непогодой путников, ищущих укрытия в пещере Перуна. Только ни золота, ни серебра, на которые Гудим надеялся, здесь не прятали…

Наскоро подкрепившись, Любава занялась одеждой и обувкой. Из одной волчьей шкуры выкроила острым отцовским кинжалом обмотки себе на ноги, из другой — накидку для брата. Неказисто получилось, да уж как сумела. Пришлось поторапливаться, поскольку Гудим наверняка еще до ночи решит вновь наведаться в капище за поживой.

Солнце клонилось к закату, когда брат и сестра, убрав следы своего пребывания в пещере, осторожно спустились к реке. Очень хотелось им воспользоваться челноком, на котором старый Прокл приплыл, но, подумав, решили его не трогать. Хоть и быстрее было бы по течению спускаться, однако и опаснее — на воде от чужого взгляда не спрячешься. Исчезнувший челнок, кроме того, может надоумить Гудима на поиск того, кому он понадобился.

Тропа вилась вдоль берега, то к самой воде приближаясь, то в лес уводя. Они старались идти бесшумно, избегая открытых мест. Лишь с наступлением сумерек перестали осторожничать, надеясь, что отошли достаточно далеко от Ладора. К тому времени и тропинка исчезла, затерявшись в густой траве. Начинались глухие, безлюдные места. До самого Лебяжьего порога, как знала Любава, им не встретятся никакие поселения. Да и там, где речка Звонка, оправдывая свое название, звенит-бурлит меж острых камней, в щепки разбивая челноки редких смельчаков, посмевших с нею поспорить, лишь одна избушка стоит — ворожеи Дироньи.

Избушку еще отыскать надо. Если слухам верить, то прохожие люди всякий раз ее в разных местах находили: то на взгорье за порогами, то в лесной чаще, то у самой воды. Сама избушка при этом, как и Диронья, обликом не менялась. Дряхлая, неказистая, подслеповатая — не меньше ста лет, наверно. Известна была ворожея своим умением злую порчу снимать, боли заговаривать, рыбакам удачу привораживать, да и многим еще. Говорили, что бабка и зловредством не брезгует, того, кто не понравился, заколдовать может на долгие и мучительные годы. Отчего, понятное дело, хаживали к ней редко. Мало ли что!..

Любава, обдумывая те слухи дорогой, дурного не боялась. Устала бояться за минувшие сутки. Хотелось дойти поскорее, никого не встретив, и у старого мудрого человека совета спросить. А еще верила: если в заводи, за порогами сразу, издавна стая лебедей живет, в голодное время со старухиной руки кормится (о том тоже сплетничали в людских закутках дворца), то вряд ли Диронья злой ворожеей оказаться может.