Надежда Федотова - Куда они уходят

– М-да? – Кошка с сомнением посмотрела на растрепанного мокрого Аркадия, что-то бормочущего себе под нос. – Что-то не очень зам-метно… Но вам виднее, мрр!

Апартаменты четы людоедов представляли собой малогабаритную пещеру: у входа две выбеленные черепушки на длинных шестах, внутри – закопченные стены, по углам кости, по центру выложенный неровными булыжниками очаг, над которым раскорячился на трех железных прутьях-ножках большой котел. Пока пустой. «Ну это ненадолго», – про себя отметил Аркаша, обозревая скромное жилище со своего крюка в стене, куда его заботливо подвесили за пояс шорт несколько минут назад. Рядом в таком же положении болтался неизвестный гражданин в доспехах. Скрипел суставами, погромыхивал железом и сердито шипел что-то неразборчивое сквозь опущенное забрало.

– М-да… – Изучив в пещере каждый камешек и от нечего делать пересчитав все бесхозные косточки, живописно раскиданные по полу, врач повернулся к «утопленнику» в латах и, подумав, постучал ему по шлему: – Эй, ты, Айвенго! Костюмчик в коленках не жмет?

Из недр шлема послышалось нечто очень напоминающее по смыслу фразу: «А не пойти бы вам, дорогой товарищ…» С интересом дослушав до конца, Аркадий уяснил для себя две вещи: первое – его сосед скорее жив, чем мертв, второе – несмотря на обстоятельства, реакция на внешние раздражители у него в норме…

Приободрившись, Ильин кинул быстрый взгляд на хлопочущую у разгорающегося костра великаншу и зашептал:

– Слушай, мужик, ты в курсе, что нас съесть собираются?

– Мм…

– И не говори, совсем одичали, арбитражного суда на них нет… Я это, собственно, к чему – у тебя меч реальный или бутафорский, для красоты?

– Мм!

– Ну откуда я знаю, может, ты оружейную палату ограбил?! Или в Индии под старину сейчас косить принято?

– У-у, мм!!

– Что? Старик, сними паранджу, ни черта не понимаю…

Человек в доспехах приглушенно взвыл и, подскакивая на своем крюке, попытался жестами объяснить собеседнику, что «паранджу» он самостоятельно снять не может – шлем не косынка, одним движением головы не скинешь, а руки в локтях не гнутся! После пары особо выразительных телодвижений, детально характеризующих Аркашины умственные способности, последний понял, что от него хотят, и, удостоверившись еще раз, что людоедка полностью занята своим котлом, не без труда стянул с головы соседа шлем. Посмотрел, почесал в затылке и пробормотал:

– Меня съедят первым…

– Почему? – удивился сосед, без интереса обозревая пещеру.

– Потому что, дедуля, я моложе, привлекательнее, упитаннее и – как вывод – вкуснее!

– «Дедуля»? – Доспехоносец посмотрел на Аркадия странным взглядом. – Может, я и старше вас, сэр, но мне еще нет и тридцати.

– Уверен? – Вирусолог окинул взглядом длинную бороду, спутанные волосы непонятного цвета, давно свалявшиеся в сосульки, запавшие щеки и резкую сетку глубоких морщин на лбу… Тридцати ему нет, как же! Да этот Дон Кихот ему, Аркадию, в отцы годится!

«Дон Кихот», все поняв по лицу молодого человека, нахмурился:

– Отдайте мне мой…

Он замолк на полуслове – с зеркально отполированной поверхности шлема, который все еще держал в руках недоверчивый медик, на него смотрел старик.

– Это – я?!

Аркаша покосился на шлем, потом – на незнакомца, потом – опять на шлем…

– Слушай, дружище… а ты в зеркало хоть раз в жизни смотрел?

– Смотрел, – задумчиво ответил сосед. – Когда – не помню, но что смотрел – помню точно… Погодите! Где я? И почему меня подвесили здесь, как…

– Буратино? – подсказал Ильин и развел руками. – Вон видишь ту милую женщину с фигурой шпалоукладчицы? Она нас на пару из речки выловила. А где мы – без ста грамм не разберешься. У этой спрашивать – только время терять и нервы… Кстати, лошадь – твоя?

– Где?

– Снаружи гуляет, такая ничего себе, тоже железом обвешанная…

– Наверное, моя… А что я делал в реке? Да еще и в доспехах?!

– Это ты у меня спрашиваешь?! – изумился микробиолог. – Тебе уж, наверное, лучше знать!

– Я… не помню.

– Совсем?

– Совсем… – Дед казался таким растерянным, что Аркаше стало его просто по-человечески жалко.

– Звать-то тебя как, увечный? – сочувственно спросил он. – Или тоже не помнишь? Да-а, старость – не радость… – Врач посмотрел на котел и добавил грустно-задумчиво: – И молодость – гадость!

– Мне двадцать семь лет, сэр! – сверкнул глазами «дед». – И я помню, как звучит мое имя!

– И как же?

– Хайден Эйгон к вашим услугам, – чуть склонил голову старик. – А вас?

– Ильин. Аркадий Ильин, – не ударил в грязь лицом медик, тоже кланяясь, насколько позволял крюк, – приятно познакомиться, жаль, обстановка не слишком располагает… Стой, так ты американец, что ли?

– Кто?

– Из Штатов, да? Или из Англии, судя по прикиду… Только не ври, что русский, – все равно не поверю! Говоришь хорошо, да уж больно глаза незамутненные, с пяти шагов видно – заграница!

– Я из… из… я не помню! – с тоской сказал Хайден. И удивился. Сначала тому, что расстроен, а потом тому, что удивился. Он не помнил почему, но твердо знал – ни страх, ни любопытство, ни что-либо подобное ему недоступно! Так отчего же… и в голове какой-то туман…

– Ты по профессии кто? – не отставал Аркаша. – Историк? Нет? А кто? Универ какой заканчивал?

– Не помню.

– Ой как все глухо-о… – Звезда вирусологии задумчиво покрутил в руках шлем и тихо ойкнул: на гладкой металлической поверхности темнела хор-рошая такая вмятина! Вмятина была полукруглой, глубокой и имела подозрительные очертания чьей-то пятки…

«Чтоб у меня кардиограмма выпрямилась! Это ж не иначе как моих рук… то бишь ног… то бишь, тьфу ты, ноги дело! В реке еще… Вот уж въехал так въехал, Брюс Ли отдыхает! То-то, я гляжу, старикан в детство впал… Амнезия, посттравматический синдром?»

– Ты вот что, приятель, не раскисай! – преувеличенно бодрым тоном сказал пристыженный микробиолог, втайне надеясь, что его случайная жертва подробностей своего увечья так и не вспомнит. – Это явление временное… – Он отвлекся на хлопочущую у очага великаншу и добавил: – Весьма временное. Вон тот котелок видишь?

– Вижу.

– Это для нас.

– Мыться будем?

– Вообще-то вариться, но одно другому не мешает… Дед! Ты слепой?! Кушать нас будут, ку-шать!

– Как это?!

– Обыкновенно! Кости в суп, уши – на холодец! Меня, пока сюда несли, детально просветили в смысле меню…

– Меня… будут… есть? – с запинкой переспросил контуженный.

– Да!

– Меня? Хайдена Эйгона? Барона Эйгона Эндлесского?! Съедят?! – даже не ужаснулся, а искренне возмутился рыцарь. И опять удивился. Он – злится? Странно. Непонятно почему, но как это странно! Такое ощущение, что долгое время не дышал, а потом…