Владислав Русанов - Серебряный медведь

– Дык, я пока что на своем… – пожал плечами солдат. – Что, ландграф со всех деревень народ, дык, собрал?

– А то? И с хуторов тоже.

– Обещал семьи, дык, за ноги повесить, если кто сбежит?

– Зачем за ноги? Просто повесить. У него это быстро: раз, два – и готово…

– Дык ясно. Куда уж яснее? Где тот Емсиль? – Дыкал покрутил головой. Вокруг солдаты продолжали растаскивать мертвецов. Своих – в ровный рядок, чтобы опознать, отчитаться перед капитанами и снять с довольствия. Тельбийцев – в кучу, не особо заботясь об уважении к покойным.

– Емсиль – это кто? – поинтересовался Ингальт. На самом деле ему было все равно, но нельзя же сидеть молча, дундук дундуком.

– Узна2ешь, – отмахнулся сержант. – У тебя тут кто? Ты ж не из Тельбии. Вроде бы…

– Из Уннары. – Бортник вздохнул. – А тут жена и четверо ребятишек.

– Ни чего себе! – Дыкал присвистнул. – Когда успел?

– Да я не торопился особо…

– Ну, ты даешь! О! Емсиль пришел!

Едва ли не бегом к ним поспешал высокий широкоплечий солдат. Светло-русые волосы, широкое лицо, раздвоенный подбородок и мясистый нос. Самый натуральный барнец – уроженец северной провинции, раскинувшейся у самого подножия гор тумана. Именно им чаще всего достается от возжелавших свободы и крови дроу. Именно их и защищали Ингальт и Дыкал, когда… Впрочем, сколько можно об этом?

– Явился по вашему приказу, господин сержант! – доложил барнец. Рукава поддоспешной рубахи он закатил, копья не видно. Кто он в роте?

– Еле нашел! – по-мальчишески вставил второй солдат. Тот, кого Дыкал отправлял на поиски. Как там его зовут? Цыпа! Что за дурацкая кличка? Впрочем, слыхали мы клички и более дурацкие.

– Тебя не спросили! – рявкнул Дыкал и поманил рукой барнца. – Иди погляди. У него бок в крови. Сильно зацепили?

Емсиль наклонился над Ингальтом. Бесцеремонно оттолкнул ладонь, прикрывающую рану. Провел пальцем по краю прорехи.

– Кровь алая. Печень не зацепили.

– Ну, молодец, дык, обрадовал.

Емсиль не обратил внимания на легкую издевку, прозвучавшую в словах командира. Подумаешь! Если на каждую шутку обижаться, то можно и умом тронуться. Тем паче Дыкал его уважал. Уважал настолько, насколько может уважать сержант, ветеран многих сражений, желторотого новобранца, да еще из студентов. Правда, последние шесть дней Дыкал слегка обижался на Емсиля. А все из-за побега его друга – Антоло, который не просто дезертировал, а при этом еще и освободил приговоренного к колодкам за нарушение армейской дисциплины кентавра, а также избил товарища по десятку. Избитый – парень по кличке Горбушка из бывших профессиональных нищих – так и показал наутро капитану т’Жозмо: мол, пытался воспрепятствовать, выполнить воинский долг до конца, не щадя жизни, но в табальца словно ледяные демоны полуночи вселились… Веры Горбушке не было ни на медный грош ни у Дыкала, ни у Емсиля. Если Антоло рискнул удрать, не побоялся погони и скорых на расправу окраинцев, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Ну, например, кентавр передал ему весточку из дому или рассказал, что видел заклятого врага – того самого офицера-гвардейца, который убил их с Емсилем общего друга Летгольма. Дыкал, как разводящий и как сержант роты, получил серьезный нагоняй от капитана, но дальше дело не пошло, поскольку посланная за дезертирами погоня не вернулась. Два коневода-окраинца, мастера поимки беглых каторжников и солдат-дезертиров, и два охотничьих кота – быстрых и ловких зверя, натасканных на людей, – сгинули в лесах Северной Тельбии. Может, конечно, нарвались на повстанцев или войска того же ландграфа Медренского, а может, и нет…

Не отвечая сержанту, Емсиль решительно стянул с Ингальта рубаху.

– На левый бок! – скомандовал он, сопровождая слова чувствительным толчком. Не зря уроженцев Барна прочие народности Сасандры звали медведями. За глаза, само собой. То ли суровая жизнь в чащобах, покрывающих склоны гор Тумана, закаляла их, то ли постоянные стычки с дроу, но слабаков среди барнцев не водилось. А поскольку шутки они понимали не всегда, то иной весельчак мог и в ухо схлопотать за милую душу. – Руку поднял!

Ингальт не мог видеть, что солдат делает с его раной, но почувствовал острую боль, которая сменилась жжением.

Дыкал тем временем с хитрой улыбкой наблюдал за действиями подчиненного. Такого парня в роту заиметь – редкое счастье. Емсиль действовал уверенно, спокойно, со знанием дела. Он уже не сетовал, как раньше, на воинскую службу. Что ж, если Триединому было угодно сорвать его с нагретого места и бросить в водоворот событий и судеб, так тому и быть. Медицинский факультет Императорского аксамалианского университета тонких наук, куда он стремился всей душой, недоедая и недосыпая на протяжении последних семи лет, никуда не убежит. Зато здесь, в армии, можно опыта набираться и набираться. И не просто так, на чучелах, а оказывая помощь живым людям, вытаскивая их с того света. В конце концов, не ради же ученого звания и заверенного профессорскими подписями диплома он на факультет хотел попасть. Ему людей лечить хочется. А диплом? Закончится война, и все можно будет наверстать. В Аксамалу его, скорее всего, не пустят – если только не умрет император. Зато можно попытать счастья в Браиле или Мьеле.

– Повезло! – проговорил Емсиль, отбрасывая в сторону окровавленную тряпку. – Наконечник в ребра уткнулся. Одно сломал, но пошел вскользь. Как такое быть может?

– Дык очень даже запросто, – пояснил сержант. – Легкий он, а копье тупое оказалось. Знать бы мне, дык, кто его зацепил, то-то накостылял бы раздолбаю…

– Это не из нашей роты! – испуганно воскликнул Емсиль. – Мы когда подоспели, одни латники на ногах оставались…

– Да ладно! – усмехнулся Дыкал. – Оно мне надо? Дык, если бы заточенное копье было, старого друга не встретил бы.

Ингальт слушал их, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. Пекло очень уж сильно.

– Чистотел. – Емсиль, должно быть, заметил его страдания. – Его тут как грязи. Прям по обочинам растет… Ты уж извини, осколок ребра я выкинул. А остальное, думаю, заживет…

– Как на коте заживет! – подтвердил Дыкал. – Я его знаю, дык…

Сок чистотела, выжатый прямо на рану, свернул кровь. Емсиль подумал и решил не шить края – и так незнакомый селянин натерпелся достаточно. Подумаешь, шрам на боку останется. Во-первых, на боку, а не на щеке, а во-вторых, мужчину шрамы украшают. Поэтому барнец просто сдвинул вспоротую копьем кожу так, чтобы края сошлись, и принялся бинтовать по всем правилам медицинской науки – «хвостик» на левое плечо, потом полосу вокруг грудной клетки, стягивая потуже, чтобы закрепить сломанное ребро, еще и еще одну, а оставшийся «хвостик» – через правое плечо за спину и там связать с «левым».