Роджер Желязны - Порождения света и тьмы. Джек-из-Тени. Князь Света.

И к тому же он — один из крайне немногочисленных на просторах всей вселенной мастеров фуги времен. Говорят, что никому не под силу поднять на него руку, если он на это не согласен.

А зверь под ним был когда-то конем.

Всмотрись в мир, что зовется Блис, — с его цветом, смехом, ласковыми ветерками. Всмотрись в него, как Мегра из Калгана.

Мегра — нянечка в 73-ем Родильном центре Калгана, и она знает, что мир — это дети. На Блисе дышат сейчас друг на друга миллиардов десять людей, и прибывает, и прибывает число их — и мало кто отсюда уходит. Увядающие здесь расцветают. Детская смертность отсутствует. Плач младенцев и смех их изготовителей — вот самые частые звуки на Блисе.

Мегра из Калгана разглядывает Блис кобальтово-синими глазами из-под длинных светлых ресниц. Густые пряди светлых волос щекочут ей обнаженные плечи, а две их жесткие стрелки пересекаются иксом в самом центре лба. У нее маленький носик, ротик — голубенький цветочек, столь крохотный подбородочек, что о нем можно не упоминать. Ее грудь поддерживают серебряные бретельки, у нее золотой пояс и короткая серебряная юбочка. В ней с трудом наберется пять футов росту, и коснулся ее когда-то запах неведомых ей цветов. Она носит золотой кулон; и он жжет ей грудь, стоит мужчине приблизиться к ней с афродизиаком.

Девяносто три дня ждала Мегра, прежде чем удалось ей попасть на ярмарку. Длинной была очередь, ведь ярмарка — калейдоскоп цветов, запахов, движений — одно из немногих свободных мест на Блисе. На планете этой всего лишь четырнадцать городов, но покрывают они все четыре континента от моря до кремового моря, закапываются глубоко под землю и буравят небо. Даже под морями растянули они свои щупальца. На самом-то деле все они переплелись друг с другом, составляя четыре континентальных пласта цивилизации; но поскольку имеется там четырнадцать городских управ, каждая — с четко территориально обособленной сферой влияния, говорят, что и городов на Блисе четырнадцать. Город Мегры — Калган, где выхаживает она кричащую новую жизнь и сейчас кричащую старую тоже — всех цветов, всех форм. Поскольку можно построить генетическую структуру, удовлетворяющую любым пожеланиям родителей, а потом хирургически поместить ее в ядро оплодотворенной клетки, на каких только новорожденных не нагляделась Мегра. Ее собственные родители — люди старомодные — захотели немногого: кобальтоглазую куклу с силой дюжины-другой мужчин, чтобы могло дитятко постоять в жизни за себя.

Однако, успешно постояв за себя восемнадцать лет, решила Мегра, что пришла пора внести свой вклад в сумму всеобщего дыхания. Чтобы стремиться к бесконечности, нужны двое, и Мегра для своего стремления выбрала цветистую романтику открытого пространства, ярмарки. Жизнь для нее и занятие, и религия, и она намерена во что бы то ни стало служить ей и дальше. Перед ней — месячные каникулы.

Все, что ей осталось сделать, — найти второго.

То Что Кричит В Ночи возвышает свой голос в тюрьме без решеток. Оно воет, кашляет и лает, лопочет, стенает. Оно заключено в серебряный кокон флуктуирующей энергии, висящий в невидимой паутине силовых линий там, куда никогда не добраться дневному свету.

Принц Который Был Тысячью щекочет его лазерными лучами, окатывает гамма-излучением, пичкает, меняя диапазон, инфра- и ультразвуком.

И оно замолкает, и на какой-то миг Принц поднимает голову от принесенного им с собой оборудования, его зеленые глаза расширяются, уголки тонких губ ползут было кверху — к улыбке, которая им никак не дается.

Оно опять начинает вопить.

Он скрежещет своими молочно-белыми зубами и отбрасывает за спину черный капюшон.

Его волосы — нимб червонного золота в полумраке Места Без Дверей. Он смотрит вверх на почти видимую форму, которая корчится среди света. Так часто проклинал он ее, что его губы сами механически артикулируют все те же слова, которыми всегда сопровождает он свои неудачи.

Ибо десять столетий пытается он убить его, а оно все живет.

Скрестив на груди руки, он опускает голову и исчезает.

Что-то темное кричит среди света, среди ночи.

Мадрак опрокидывает кубок, в очередной раз наполняя их бокалы.

Врамин поднимает свой, оглядывает широкую эспланаду, раскинувшуюся перед павильоном, осушает бокал.

Мадрак опять подливает.

— Это не жизнь, и это не честно.

— Но ведь ты никогда не поддерживал активно программу.

— Ну и что с того? Мною движет сиюминутное чувство.

— Чувство поэта…

Врамин поглаживает бороду.

— Я не способен на полную преданность чему или кому бы то ни было, — отвечает он.

— Соболезную, бедный Ангел Седьмого Поста.

— Этот титул минул вместе с Постом.

— В изгнании аристократия всегда стремится подчеркнуть соответствующие ее рангу пунктики.

— Взгляни в темноте себе в лицо — что ты увидишь?

— Ничего.

— Совершенно верно.

— Но какая тут связь?

— Темнота.

— Не вижу никакой связи.

— Ну еще бы, жрец-воитель, так и должно быть в темноте.

— Перестань, Врамин, загадывать загадки. В чем дело?

— Почему ты искал меня здесь, на ярмарке?

— У меня с собой последние данные по населению. Я поражен — они, чего никогда не бывало, приближаются к мифической Критической Точке. Не хочешь ли посмотреть?

— Нет. Мне это ни к чему. Бог с ними, с данными, но выводы твои справедливы.

— Ты что, ощущаешь это благодаря своему особому восприятию — по приливам Силы?

Врамин кивает.

— Дай мне сигарету, — говорит Мадрак.

Жест Врамина — и у него между пальцев появляется горящая сигарета.

— На сей раз это что-то особенное, — говорит он. — Это уже не просто отлив потоков Жизни. Боюсь, что произойдет разрыв потоков.

— И как это проявится?

— Не знаю, Мадрак. Но я намерен оставаться здесь, лишь пока это не узнаю.

— Да? И когда ты отбываешь?

— Завтра вечером, хоть я и понимаю, что в очередной раз заигрываю с Черным Потоком. Уж лучше бы я написал что-либо о своей тяге к смерти, желательно пентаметрами.

— А кто-нибудь еще остается?

— Нет, кроме нас, на Блисе нет бессмертных.

— Не откроешь ли ты уходя дверь и для меня?

— Ну конечно.

— Тогда я остаюсь на ярмарке до завтрашнего вечера.

— Я бы настоятельно посоветовал тебе не ждать, а уйти прямо сейчас. Хочешь, открою дверь?

Еще один жест, и Врамин тоже затягивается сигаретой. Он замечает, что его бокал наполнен, и делает из него глоток.

— Уйти прямо сейчас было бы весьма мудро, рассуждает он, — но сама по себе мудрость есть продукт знания; ну а знание, к несчастью, обычно является продуктом дурацких поступков. И вот, дабы увеличить сумму своих знаний и стать мудрее, останусь я здесь еще на день, чтобы увидеть, как все произойдет.