Дэниел Абрахам - Война среди осени

— Все было совсем не так. Мы с Маати…

— Я столько сюда добирался. Неужели ты отправишь меня назад?

— Ничего ты не понимаешь.

— Вот и объясни, пока я буду собирать вещи.

В конце концов он победил. Лиат и не сомневалась в таком исходе. Найит умел становиться таким же мягким, тихим и неумолимым, как снегопад. Он был очень похож на отца.

Берег приближался. Крики чаек стали громче, а в воздухе сильнее запахло дымом. Амнат-танский порт был гораздо меньше гаваней Сарайкета. Зимой суда, стоявшие в его тесных доках, намертво сковывал лед. Здесь торговали с восточными островами и Ялакетом; корабли из летних городов, Бакты или Гальта не заходили так далеко на север.

Улицы в городе были вымощены черным булыжником. В переулках, где тени удерживали холод, все еще лежал снег. Найит нес корзину. Широкие ремни врезались ему в плечи, но он не жаловался. Он вообще редко выказывал недовольство: просто делал то, что считал нужным, а для любопытных у него всегда были наготове улыбка и спокойный ответ.

Лиат остановилась у печи огнедержца, чтобы спросить дорогу к Дому Радаани. К счастью, до него оказалось рукой подать. Мать и сын шли сквозь густой туман, пока не увидели широкие арки, ведущие в сады Радаани. Факелы едва тлели из-за сырости. Мальчик в отяжелевшем от влаги халате подбежал к Найиту и, взяв его ношу, взвалил ее себе на спину. Лиат уже хотела заговорить с ним, когда к ним из мглы обратился чарующий, низкий, как у певицы, голос.

— Вы Лиат-тя, верно? Я послала слуг встретить вас в порту. Похоже, они опоздали.

Из тумана вышла девушка примерно двадцати зим. На плечах у нее лежала накидка из белой лисы. Роскошный мех и цвет скорби — от этого сочетания становилось не по себе. В черных косах девушки поблескивали нити серебра. Она была хороша собой. Ей оставалось цвести, возможно, еще лет пять. Лиат подумала, что в старости щеки у красавицы обвиснут.

— Сейнат Радаани, — произнесла женщина, приняв позу благодарности. — Вот мы и встретились. Это мой сын, Найит.

Сейнат изобразила позу приветствия. Найит ответил такой же. Они обменялись долгими взглядами. Лиат кашлянула, чтобы привлечь внимание к более насущному. Девушка приняла позу извинения, развернулась и пошла вперед, указывая им дорогу.

Если для домов Сарайкета привычны были открытые пространства, широкие арки, окна, распахнутые навстречу прохладному ветерку, то на севере жилища скорее напоминали громадные печи, созданные, чтобы удерживать тепло за толстыми каменными стенами. Потолки здесь были низкие, в каждой комнате пылал очаг. Следуя за девушкой, гости пересекли просторный зал и свернули в узкий коридор.

— Отец сейчас на совете, во дворце хая, но велел приветствовать вас от его имени. Он присоединится к нам, как только вернется, — говорила по дороге Сейнат. — Он будет очень сожалеть, если не сможет побеседовать с главой дома наших южных партнеров.

Это была неприкрытая лесть. Дом Радаани считался одним из богатейших в зимних городах и заключал соглашения с десятками торговых домов по всему Хайему. Весь Дом Кяан целиком поместился бы на одной четвертой владений Радаани. Однако Лиат приняла слова, как искренние, будто гостеприимство было не просто данью учтивости.

— С нетерпением жду встречи, — ответила она. — Интересно послушать новости зимних городов.

— Уж чего, а новостей у нас предостаточно! — засмеялась девушка. — В конце зимы всегда так. Наверное, люди нарочно берегут сплетни, чтобы было что обсудить весной.

Она открыла широкие деревянные двери и пригласила их в уютную гостиную. В камине, урча, потрескивал огонь, на низком столике дымилось подогретое вино со специями. Слева и справа в проемах арок виднелись комнаты с настоящими кроватями. Лиат почувствовала, что ее тянет в постель, как валун, лежащий на склоне, тянет скатиться к подножию холма. Она и не подозревала, до чего ей опротивели корабельные гамаки.

Лиат изобразила позу благодарности, девушка ответила сообразно. Мальчик-слуга осторожно поставил корзину возле очага.

— Отдыхайте, — сказала Сейнат. — Если я вам понадоблюсь, пошлите за мной слугу. Как только отец вернется, я немедленно сообщу вам об этом.

— Вы очень добры, — ответил Найит, очаровательно улыбаясь. — Простите, а нет ли поблизости бань? После долгого морского путешествия я не очень-то гожусь в компанию.

— Конечно же, есть, — кивнула девушка. — Буду рада показать вам дорогу.

«Еще бы не рада, — подумала Лиат. — Неужели в молодости у меня все тоже было на лице написано?»

— Мама, — повернулся к ней Найит. — А ты не хочешь…

Лиат отмахнулась.

— Мне хватит и ванны с губкой. До ужина еще надо письмами заняться. Сейнат-тя, вы не могли бы поговорить с посыльными? Мне нужно будет отправить кое-что на юг.

Девушка изобразила согласие, повернулась к Найту и, слегка улыбаясь, поманила его за собой.

— Погоди, — окликнула сына Лиат, и он остановился на пороге. — Расспроси побольше о ситуации в Мати. Я хочу понять, во что мы ввязываемся.

Найит улыбнулся, кивнул и был таков. Слуга тоже ушел, пообещав как можно скорее приготовить ей ванну. Лиат вздохнула и села возле очага, вытянув ноги поближе к пылающим поленьям. Вино оказалось хорошее, правда, на ее вкус чересчур пряное.

Мати. Неужели она едет в Мати? Лиат снова и снова возвращалась к этой мысли, будто к загадке, которую вот-вот сумеет разгадать. Она собиралась говорить о своих открытиях и тревогах с человеком, который когда-то был ее любовником. Когда-то давно он служил грузчиком в порту и называл себя Итани, а теперь стал хаем Мати. А еще ей предстояло увидеть Маати, с которым она предала свою старую любовь. Когда Лиат об этом думала, у нее замирало сердце.

А Маати? Как отнесется к нему Найит? Станет нарываться на ссору или захочет поговорить по душам, как могут говорить лишь отец и сын? Обсудить, например, тонкости посещения бань с молодыми женщинами в лисьих накидках. Лиат вздохнула.

Найит не раз пытался представить, каково это — покинуть жену и ребенка, которого ты дал миру. Она считала, что в такие минуты в нем просыпается горечь, обида на отца. Только сейчас она догадалась, что кроме обиды в его словах звучала тоска. Сколько же загадок таится в сердце ее милого, тихого мальчика…

Баласар облокотился на перила балкона и посмотрел вниз. Во внутреннем дворе любопытная толпа окружила смуглого чужестранца с миндалевидными глазами, которого он привез из-за моря. Люди засыпали гостя вопросами: почему тот зовется поэтом, а стихов не пишет, как научился так хорошо говорить на гальтском, нравится ли ему Актон. Глаза у них горели, разговор кипел, как вода на раскаленном противне. Что до Риаана Ваудатата, то он купался в лучах славы и отвечал всем со сладким, певучим хайятским акцентом. Когда люди вокруг начинали хохотать, он присоединялся, будто бы смеялись не над ним. Может быть, он и правда не понимал, что служит поводом для насмешек.