Украденное дитя (СИ) - Сакрытина Мария

Перчатка герцога Эша Виндзора.

— Где твой хозяин? — спросила позже, греясь в ванне, Фрида у огненного духа. Эш уже почти две недели не показывался в Виндзор-холле: колесил по империи. То в северном Ностершире найдут ведьму, да ещё какую! День с ночью местами поменяла, чертовка! Нужен Серый. То в западном Кастлехоне, оказывается, уже месяц бесчинствует оборотень, и местные скармливают ему девственниц — тех, которых никто не защитит. Или вот ещё: на юге недавно открылся портал на «ту сторону». Фейри со своей стороны его прикрыли, а люди, не будь дураки, ходят посмотреть на волшебную диковинку. И днями потом блуждают в тумане.

Фрида и раньше знала, что это опасно, но… Как будто для Эша не было ничего невозможного! Он и уезжал-то не с поцелуем и «всё будет хорошо, милая, ты только не волнуйся, я обязательно вернусь» — как отправляются навстречу опасности герои романов и берущие с них пример заботливые мужья. Эш от романтизма был очень далёк. Нет, он уезжал с такими нецензурными словами, что уши алели даже у лакеев. И орал Эш, нисколько жены не стесняясь. От полноты чувств, так сказать. А больше всего досталось «кретину»-императору.

Удивительно, но это успокаивало куда сильнее заверений в любви, верности и «я обязательно вернусь, ты только очень жди».

Фрида всё равно очень ждала. Эш был воплощением огня: с ним тяжело — обжигает, но и без него плохо — холодно. Любовь ли это (положа руку на сердце, Фрида до сих пор в своих чувствах не разобралась) или просто эгоистичное желание тепла, но терять мужа она не хотела. С ним было… хорошо. Хоть и уставала от него Фрида тоже быстро.

Духи огня могут говорить только с фейри, поэтому лиса только склонила голову, и в воздухе над ней появилась руна — столица. Фрида некстати вспомнила демонов. Голову младшего принца на воротах дворца…

— С ним всё хорошо?

Лисица хитро улыбнулась и кивнула. А потом растворилась в воздухе, угадав желание Фриды — это был самый важный вопрос, и ответ на него герцогиня уже получила.

Фрида откинулась на бортик ванны. Баньши не плачут просто так, но может… Может, всё обойдётся? Фриде Эш казался бессмертным. Но баньши…

«Успокойся, — сама себе приказала Фрида. — В любом случае, баньши всегда предупреждают заранее. Время ещё наверняка есть. Эш вернётся, и мы вместе решим, что делать». Оставалось только послать лакея за герцогом. В столицу так в столицу… У беременной жены может ведь появиться внезапная блажь срочно повидать супруга?

— Ваш шоколад, миледи. — В комнату заглянула её нынешняя камеристка, Анна. Девочка была расторопна, сообразительна, молода, но как же ей не хватало опыта! Впрочем, она всеми силами пыталась Фриде угодить. Так усердно, что чаще мешала, чем помогала.

— Благодарю, — откликнулась Фрида.

Камеристка тупо уставилась на ванну.

— Ой…

— Всё в порядке, дорогая. — И, так как поднос с кружкой в руках Анны дрожал, добавила: — Поставь, пожалуйста, шоколад.

— Но как же вы… миледи? Ванну-то сами…

Фрида не стала отвечать. Действительно, не объяснять же, что предупредительный брауни сделал, как она просила. И грязную сорочку тоже он сжёг…

Анна крепилась всё время, пока помогала леди вытираться и аккуратно промокала её длинные, до земли (ах, какое богатство!) волосы хлопковым полотенцем. Но потом, укладывая их, не выдержала:

— Миледи, если вы желаете принимать утром ванну… То есть, с рассветом… Я…

— То я пошлю за тобой, — равнодушно отозвалась Фрида. Все её силы уходили на то, чтобы не морщиться: юная камеристка от большого усердия постоянно дёргала мокрые запутавшиеся пряди.

Анна робко улыбнулась.

— Благодарю, миледи.

Фрида совершенно не хотела её расстраивать, а старательность девушки ей даже льстила. Но почему у Анны при всём её прилежании получается невесть что?

После Миры Фрида с волосами постоянно мучилась. Обыкновенная горничная с ними никогда бы не справилась — слишком длинные, слишком тонкие, непослушные. Анна недалеко ушла от обыкновенной горничной — курсы камеристок она не проходила. Да, помогала благородным гостьям герцога Виндзора, когда бедных дам заносила сюда нелёгкая. Но и только — впрочем, выбора в этой глуши не было никакого, и Фриде пришлось довольствоваться тем, что есть.

Лучше всего с волосами госпожи справлялся Ричард. Однажды он застал растрёпанную леди, с ножницами в руках с ненавистью смотрящую в зеркало, и со своим обычным «Миледи, позвольте» всё исправил. Ричард всегда всё исправлял: этакая волшебная тросточка, как в сказке выполняет все желания. Фрида не могла понять, как она к этому относится, но в тот момент испытала жгучую благодарность. Ричард мягко отнял у неё ножницы, усадил на пуф, подвинул зеркало так, чтобы было удобно и ей, и ему. И за какие-то минуты ловко заплёл ей косы, соорудив из них что-то сложное, непривычное, остро отдающее фейрийским, но очень красивое. А в ответ на благодарность только улыбнулся своей тихой робкой улыбкой.

На следующий день уже Фрида, поборов воспитание, постучала ему в комнату и несмело попросила помочь. Ричард, конечно, к тому времени уже упакованный в свой неизменно чёрный костюм, как в доспехи, не позволил себе даже улыбки. С того дня он сам появлялся следом за Анной и без всяких просьб причёсывал Фриду. «Мама узнает — крику будет…», — иногда обречённо думала Фрида. Она ошибалась: леди не стала бы кричать, она больше любила подвал и цепи — а это всегда тихо.

Зато у Фриды больше не болела голова, и причёска не разваливалась в самый ненужный момент. Следовало выписать из столицы парикмахера, но Фрида всё оттягивала это и оттягивала. У камердинера её мужа были такие ловкие руки… «Ричард, где вы этому научились? — полюбопытствовала Фрида однажды. — Неужели герцог предпочитает длинноволосых любовниц?» «Прошу прощения, госпожа, но мой хозяин здесь не при чём, — тихо (он всегда говорил тихо) ответил Ричард. — Просто фейри любят, когда им расчёсывают волосы». Фрида удивилась: волосы у фейри священны. Друзья, любовники, добрые родственники, — никому другому дотрагиваться до них не разрешалось. Это было бы оскорблением!

Ричард, услышав это, только улыбнулся. «Госпожа, какое оскорбление может нанести этот гребень? — Он кивнул на янтарное украшение. — Глупо на него обижаться, даже для фейри». Фрида, незнакомая с такой фейрийской философией, удивилась ещё сильнее. «Ричард, вы человек! Как можно сравнивать вас с гребнем?» Ричард ничего не ответил.

Завтракала Фрида в одиночестве. Уже месяц после отъезда Ричарда — а особенно две недели с тех пор, как уехал Эш — она умирала от скуки и одиночества. Врачи и герцог заперли её в Виндзор-холле, однообразные пейзажи надоели, в лес Фриду не пускали — по приказу герцога за ней следили и уже несколько раз возвращали обратно, мягко, вежливо, однако Фрида оскорбилась. «Герцог не велит, госпожа, — говорили ей. — В лесу опасно. Вы можете упасть. Вас может покусать ядовитый клещ! А вы слышали, миледи, как вчера около полуночи выли волки?» «Мой отец — Лесной король, мне нечего бояться, — думала Фрида. — Только не в лесу!» Но говорить это было бы верхом глупости.

А уж врачи — включая придворного — следили за герцогиней, как фурии. И не лень им было постоянно приезжать в Виндзор-холл! В замке обязательно находился кто-нибудь из медицинской коллегии, и Фриду это уже раздражало. Она прекрасно себя чувствовала, её живот ещё даже не начал округляться — ну разве что чуть-чуть. И то Фрида грешила на сытные блюда мсье Фунчоза. Повар у Эша был настоящий мастер, готовил великолепно, а Фрида последнее время ела так много, что сама себе удивлялась, почему до сих пор не лопнула. «Раздуюсь, — думала она, уплетая за завтраком сливовый пуддинг. — И Эш найдёт себе другую полукровку». Это была шутливая мысль, но в каждой шутке имелась доля истины. Впрочем, аппетит Фриде она не портила.

— Чтьо шелает м’ил’ед’и на обед’? — осведомился повар, лично подав Фриде своё коронное пралине. — Пг’ив’еcл’и пг’екгасного лосос’я, есл’и госпоша шелает…