Вера Огнева - Дети вечного марта. Книга 2
Герцог изогнул красивую светлую бровь и улыбнулся. Легкие, обрамляющие лоб кудри пошли золотыми искрами.
— Да, Мец не в лучших отношениях с Пелинором. Он предан мне и Клиру… но, кто поручится, что за нашими спинами он не ведет свою игру? Если предположить, что бурые и красные медведи… у Меца прекрасная голубятня. Помнится, отбывая на Границу, Пелинор часть своих птиц оставил кузену. Да! Вот и прекрасно. Поезжай в Мец и привези мне нужного голубя. Тем самым мы убьем двух зайцев. Но действовать будешь от собственного имени.
— Ваша Светлость, что я скажу Мецу? Да он велит меня с моста в ров кинуть.
— Купи у него птичку, — денег я тебе дам, — либо укради.
Герцог смотрел в пространство и разговаривал сам с собой. Подразумевалось, что дослушав, Игорь, очертя голову, кинется исполнять поручение. И — самое главное — исполнит.
Случая, что ли, раньше не подвернулось, или ночь сегодня была особенной? Вдруг показалось, что герцог тяжело болен тихой, но неотвратимой душевной болезнью. И что, что чудеса? Ну — чудеса. От них еще быстрее свихнешься.
— Ваша Светлость, я ровным счетом ничего не понимаю в пернатых, — твердо заявил начальник дворцовой стражи, возвращая синьора к реалиям.
— Какое это имеет значение?
— Вашему официальному посланнику, Мец, разумеется, отдаст горностаев. Или скажет, что у него таких птиц нет. Явись я сам по себе, мне впарят первую попавшуюся ворону.
У Ария задергался угол рта. Тупой слуга его не на шутку уже разозлил. Однако синьор справился и даже внял. А прислушавшись, изрек:
— Сколько человек служит на голубятне?
— Шестеро.
— Возьмешь одного с собой.
— Любого?
— Да! Все. Иди! Отправляйся прямо сейчас!
Глава 3
Горюта сидел на пороге казармы и прилаживал к сумке кожаную петлю. Саня сам не заметил, как вышел к северной стене крепости. Посидел в тени беседки, птичек послушал — верещат — и побрел куда глаза глядят.
Длинная приземистая казарма приросла к стене одним боком. С торца — дверь на распашку, а в ней скрюченный, занятый починкой старшина.
Домой не пошел. А у него там, между прочим, жена, дети. Интересно, какого лешего он на службе прохлаждается? И лицо у Горюты смурное, сильно задумчивое в тугую темную печаль.
— Службу исправляешь? — вместо приветствия спросил Саня.
— Угу.
Гукнул и опять уткнулся в сове рукоделие. Но кот не обиделся на такую непочтительность, наоборот, интересно стало, от чего это открытый, прямой Горюта глядит, будто кум обиженный.
— Что на границе? — спросил кот, усаживаясь рядом.
— Тихо, — последовал короткий ответ, в том смысле, что не пошли бы Вы, господин кот, по своим делам.
— Но Саня уже бы никуда не пошел: тащи — от ступеньки не оторвешь. За спиной старшины, в полутьме казармы стояли приготовленные в дорогу торока. На лавке распласталась кольчуга. Чуть в стороне в рядок — меч, короткий крутой лук, метательные ножи. И несло от Горюты. Не в смысле: конюшней или потом — черной тоской.
— Тебя Пелинор куда-то посылает? — понизив голос, спросил Саня.
— Иди, господин кот, — пробормотал Горюта. — Тебя медвежушка, должно, обыскалась. Иди, и так уже…
— Э — нет! Давай, выкладывай. Я от тебя теперь точно не отстану.
— На дальний кордон меня князь отправляет, на неделю. Неохота, да как откажешься, — покорно отозвался старшина. И было в том ответе правды ни на комариный чих.
— Выкладывай! — и голоса, вроде, не повышал, а получился рык. — Поручение князя касается меня?
— Нет.
— Моих друзей? Только не начинай врать сначала. Я лож за версту чую.
— Да, знаю я. Слушай, котовий сын, соврать ты мне, конечно, не дашь. Отвечу я… только на завтра в донжоне окажусь!
Вот и поспрошал! Право, разумеется, на твоей стороне, с какого боку ни посмотреть, но и человеческая жизнь на твою совесть ляжет. А это — не чистюка завалить. Там ты кругом прав, и все равно грызет. Это — знакомого хорошего человека за свое хотение медведям скормить.
Санька сдавил щеки ладонями.
— Обложили они меня, — пожаловался в кулак. — И вроде ладно говорят, все к моей пользе складывают, а только пользы мне той не надо.
— Мы как вчера вернулись, — решился вдруг старшина, — меня князь пытать начал, куда ездили, да о чем толковали. Я ему доложил, дескать, все как всегда. А утром…
— Стой, молчи. Сам разберусь!
— Твоих-то, говорят, тотошней ночью в телеги покидали, да вывезли на перекресток за лесом. Дальше чтобы сами…
— А тебя сегодня князь гонит, проверить, убрались они восвояси, или так и колесят по его земле?
Не дожидаясь ответа, Санька, оперся на плечо Горюты, поднялся, еще прихлопнул, давая понять, что зла не держит, и решительно зашагал в сторону княжеских хором. Из хаоса хозяйственных построек вырастали, витые столбики, ровно выструганные, покрытые веселым желтым лаком ступени, застеленного грубым шарганским ковром, крыльца. Выше — резные наличники и пестрые стекла оконных витражей, еще выше — кровля, из-за которой высовывается верхушка донжона. А над всем — бездонное, голубое небо. Только смотреть в него не хочется. Ничего вообще видеть не хочется. И слышать. И даже — дышать.
В углу на крыльце валялась железная курочка с одной ножкой. Вторую, должно быть, отломили ребятишки.
Эрика заступила ему дорогу, когда до княжеского кабинета осталось всего-ничего. Слишком нарядное для утреннего времени платье сидело на ней косо. И все лицо в слезах.
Опять, — обречено подумал кот.
— Ты к дяде?
— Да.
— Подожди…
— Эрика… я ничего не могу тебе дать, — сказал, как ухнул в ледяную воду. — Прости.
— Подожди!
— Нет! — Саня отодвинул девушку с дороги и пошел дальше.
Пелинор сидел за столом, разбирая бумаги. Кучкой лежали свитки, отдельно, стопой — толстые пергаментные листы. На непрошеное вторжение он свирепо вскинулся:
— Зачем пришел?
— Пошли в донжон.
— Недосуг мне.
— Тогда я сам.
— Там охрана…
— Поберег бы людей, княже.
— Ты как со мной разговариваешь? — пошел на обострение хозяин границы.
— Как ближайший помощник, которого ты князь, за дурака держишь.
— Подумал, прежде чем сказать?
— Нет.
— Для твоей же пользы стараюсь. Тебя оберечь. Ты — парень добрый, с государственными делами незнакомый. Не все, что во благо, с первого взгляда по душе придется. Так что, остынь, разберись сначала. А в донжон мы всегда успеем.
— Ты мне только что предлагал, на утреннюю голову решение принимать. Самое время. Но пока я твою яму своими глазами не увижу, ничего тебе не отвечу.
— Сдалась она тебе! Ну что же, пошли, раз приспичило. Только там, сразу предупреждаю, ничего интересного. Яма и яма. А что бывает я в нее и сажаю кого-нибудь, так то — скорбная необходимость. Порядок требует. Ответь: преступника, зверя в человеческой шкуре, да просто зверя, который ни страха, ни совести не понимает, куда девать? Тот-то и оно. Пойдем.
Пока шли, Саня взмок. Точно знал, что друзья уехали, пусть не своей волей, но живыми и здоровыми, а нет-нет, ворохалась дурная паника: что если и их…
Пелинор топал впереди, походя отдавая приказания встречным. По всему выходило, что он за собой вины не чуял. Саня задавил дурной, верещащий внутри голосок, и ступил за князем в полумрак донжона.
— Смотри, — бросил князь, отворачиваясь.
Стены тонули в тени. Сверху проистекал ленивый серый свет, обволакивающий предметы мутной слизистой тенью. Колодец, окруженный каменным парапетом, находился в самом центре. Саня шагнул. Как ни странно, света хватило, чтобы рассмотреть дно ямы — черную, утоптанную, изрытую кое-где когтями землю, две решетки, напротив друг друга, тросы подъемного механизма. Из ямы несло смрадом и смертью.
Можно было идти, жить дальше и даже радоваться. Разве вот: за одну из решеток зацепилась яркая тряпка — шапочка безумного ребенка, который отдал Сане свою игрушку.
Люди сходились на пятачок у крыльца. Стояли молча, разделившись на две половины. По живому коридору кот вел в поводу оседланного коня. Небо затянуло тонкой ребристой пеленой. Поднялся ветер, срывая с деревьев редкие листья. Князь стоял на крыльце.
Саня остановился, снизу глядя на Пелинора. Бурое от прилившей крови лицо князя дрожало. Но кот не торопился прыгать в седло и удирать от сиятельного гнева.
— Стража! — рявкнул Пелинор.
Несколько воинов встали по сторонам лестницы. Саня не двинулся с места. Пустит на него князь своих людей или нет, его как будто не волновало. Он смотрел в лицо недавнего друга.
— Хочешь меня остановить?
— Глупец! Ты не даешь себе труда подумать, куда тебя заведет дурная голова. Ты не найдешь Эда. Ты их не найдешь! Они ушли за границу моих земель.
