Стивен Браст - Джагала

Стивен Браст Джагала

Steven Brust, Jhegaala (2008)

(Влад Талтош – 11)

Часть первая. Яйцо

«Стадия инкубации занимает от восьми до девяти дней, но в течение этого недолгого периода яйца легко уязвимы. И хотя мать способна защитить яйца после превращения (см. гл. 19), все равно остается промежуток от тридцати пяти до сорока часов, когда яйца некому было бы опекать, не приди на помощь самец, который претерпел собственное превращение после оплодотворения яиц (см. гл. 18), и вернулся, чтобы встать на страже, пока мать беспомощна, как это будет изложено в подробностях в вопросе о левидоптах.

Следует уточнить, что стражу у яиц несет не их конкретный отец, но первый же свободный самец-левидопт, который оказался в пятидесяти футах или около того от матери в период превращения. Как именно самец-левидопт находит яйца…»

Пролог

Лефитт: О небеса, но что же он делает?

Бораан: А? Да ничего. Просто лежит здесь. В этом-то и прелесть.

В горах Саэстара есть место, где, как говорят местные, на востоке можно узреть былое, а на западе – грядущее. Думаю, корни этого поверья лежат в некоем доисторическом переселении народов. Или завоевании. Или охренительно волшебном разреженном воздухе – его в этих горах прорва.

В общем, местные в это вроде как верят.

И если они правы, у меня все наоборот. Оглядываясь на запад, я вспоминал, как карабкался по десяткам утомительнейших тропинок, проложенных горными козлами сугубо для горных козлов; смотря на восток, я предвидел спуск по точно таким же.

Позади осталось озеро Cурке на рубеже леса. Озеро, краешек леса и большая усадьба рядом с ними принадлежали мне, благодаря Империи и в награду за «особые услуги». Забавно, да? Но оставаться там я не смел, благодаря Дому Джарега и в награду за «особые проступки». Это уже не так забавно.

В качестве управителя я оставил там деда, которому намекнул, что круговая порука, по мне, предпочительнее притеснений. Он не удивился: деду и самому не нравилась роль притеснителя, ибо к вельможному сословию он относился с необъяснимой холодной ненавистью, которая происходила из весьма отдаленного прошлого, известного мне лишь по смутным намекам.

Оба мы пребывали в расстроенных чувствах. Деда беспокоило, что браконьерство в лесах разрастется до неприличия, когда браконьеры поймут, что у «управителя» душа не лежит поступить с ними по закону. Меня беспокоило, что джареги могут быть достаточно злы на меня, чтобы выместить это зло на нем. Я не думал, что они так поступят – то, что я совершил, не столь дурно, как, скажем, предоставление улик Империи, – но все же сердце мое было не на месте.

Мы обсудили это. Нойш-па не волновался. Джареги, возможно, и в состоянии воспользоваться колдовством, как бы они ни презирали магию «выходцев с Востока», но им придется попотеть, чтобы отыскать такого мастера, как мой дед. А немного работы со зверьем в округе, с деревьями и даже овощами, – и к услугам деда будет такая шпионская сеть и защитный периметр, что сам Марио, пожалуй, не пробьется.

Мы долго беседовали о бедах, в которые вляпался я, и об его бедах с браконьерами (перевожу: он терпеть не может объяснять кому-либо, что тому следует делать), и о том, куда я собираюсь отправиться. Куда – он не хотел знать: то, чего он не знает, джареги не смогут из него выбить. Я начал было отрицать, мол, джареги так не поступают – но… вообще-то поступают, иногда.

Я играл с дедовым дружком Амбрушем, а Нойш-па и мой дружок Лойош возобновили знакомство. Я провел там с неделю, он готовил для меня, мы многое обговаривали, например, как бы это ему оставаться управителем и ничем не управлять. Кое-что мы придумали, в частности, урезали список возможных распоряжений. Деду вроде понравилось.

Как-то вечером, смакуя фенарианское бренди, я спросил:

– Нойш-па, что ты можешь рассказать мне о моей матери?

Он вздохнул.

– Она изучала Искусство, Владимир, и это весьма расстраивало моего сына, да обретет он покой. Я нечасто ее видел.

– Но почему?

– Ты же знаешь, как твой отец относился к Искусству, Владимир. Он не хотел, чтобы мы об этом еще и беседовали. Я редко виделся с сыном после того, как он женился – только когда он приводил тебя после смерти твоей матери. Я хотел бы больше рассказать тебе о ней. Помню, у нее было доброе лицо и мягкий голос…

Что ж, прежде я и этого не знал.

– Знаешь, – продолжил он, – она, как и я, не любила Страну эльфов. Я прибыл из Фенарио, когда… когда должен был уйти. А ее отец пришел сюда или до ее рождения, или когда она была грудным младенцем.

– А почему ушел он?

– Твоя мать не рассказывала.

Я кивнул.

– А как ее звали? До брака, в смысле?

– Не знаю. – Он нахмурился. – Нет, погоди… кажется, знаю. Минутку, Владимир, сейчас поищу.

Он вышел из комнаты; уютный альковчик, Нойш-па его переоборудовал под библиотеку. Где-то перез полчаса дед вернулся, держа клочок ветхого пергамента.

– Вот, у меня сохранилась записка от нее, – сказал он. – Я частенько задумывался над этой загадкой.

Я взял пергамент. Пожелтевший от времени, он пахнул так, как и должен был пахнуть, проведя много лет в запертой шкатулке. Я взглянул на него и нахмурился:

– Ты тоже не можешь это прочесть?

– Отчего же, могу. Это рунические письмена, какие очень, очень давно использовались в Фенарио. Говорят, даже до того, как там поселились фенарианцы. Иногда такие попадаются в старинных трактатах по Искусству, поэтому я их и выучил.

Он улыбнулся хорошо известной мне улыбкой; в глазах у деда искрились тайны – забавные, а не смертельные. Он снова взял записку; разбирая текст, ему пришлось отодвинуть пергамент чуть дальше от глаз, чем несколькими годами ранее. Дед откашлялся и прочел:

«Отец, еда была хорошей, а вечер восхитительным. Пожалуйста, прими мою благодарность от лица меня и Пишты. Мы оба очень ждем новой встречи с тобой. С любовью, Маришка Мерс Талтош.»

– Мерс, – повторил я.

Он кивнул.

Я пожал плечами:

– Ну и что тут загадочного?

– А? А ты сам скажи, Владимир, – глаза деда снова заискрились.

– Э… – начал я. – А что тут не так-то? Записка пришла после обеда, верно?

Он кивнул.

– Ну, тогда… да. – Если подумать, действительно. Сперва одно, потом другое… – Во-первых, зачем подписываться полным именем, когда всех дел – черкнуть «спасибо» на пару строчек? Во-вторых, зачем писать эту записку древним руническим письмом?