Ольга Онойко - Город. Фреска.

     Рескидда ликовала.

    Внешние стены распахнули врата Акрит и врата Акридделат, внутренние - врата Ликрит Железноликой и Главные врата, стража разогнала уличных торговцев с их легкими лотками; нити аллей, протянутые от врат к площадям, обронили цветастые бусины лавчонок и стали величественны. На стенах, балконах, террасах толпились люди и, в ожидании, от безделья кричали и пели. Отчаянные лезли на выгнутые спины арок; оттуда, с узкого ската, обляпанного птичьим пометом, любоваться им предстояло разве навершиями шлемов, но наградой редкой отваге становилась приязнь светлокудрых дев.

    Брусчатку Аллеи Цариц уже во много слоев устлали быстро вянущие на жаре цветы. Смотрители улиц непрестанно жгли благовонный камыш в больших казенных курильницах, но конский дух был неистребим, и только острый запах дыма и дубильного раствора, распространяемый верховыми драконами, соперничал с ним.

    Казалось, странная эта смесь ароматов проникает даже сюда, в храм.

    Джесет Четвертая, царица Рескидды, стояла в самом сердце города, в кумирне кафедрального собора, перед зеркалом, в чьей зыбкой глуби плескалось многоцветье ликующих площадей.

    Кумирня была большой пустой комнатой; пожалуй, нечисто выметенной, - царица, прирожденная хозяйка, жалостно морщилась, отрывая взгляд от начародеенного стекла. Было обидно за богинь. Младшая Мать вновь отчитала бы ее, повторив, что эманации вечной сущности не воплощаются в мозаиках и не живут в кумирнях, но Джесет предпочитала других богинь. Детских; тех, о которых все еще любила сказки. Немилостивая Мать Рескит, на златом троне парящая среди облаков, Ласковая Дочь Арсет, идущая по караванным тропам и пыльным городским переулкам… Слово «эманации» напоминало о месячных недомоганиях.

     Разряженные толпы текли и текли к Аллее Цариц. Вдали, над внешним кольцом стен, поднималась последняя игрушка Университета – воздушный шар.

    Зеркало услужливо приблизило вид.

    Обладатель шара явно поднялся в воздух не только кичиться дорогой забавой. Рослый молодец, ловко управляясь с печкой, завис между двумя сторожевыми башнями, на которые в обход всех уставов пустили зевак, и напряженно вглядывался в раскаленное желтое марево.

    Он резко повернулся, чуть не вывалившись из корзины, замахал вниз красным платком, и тут же пронзительный, но сладкий звук знаменитых горнов рескидди донесся до королевы без всякой магии.  

    Джесет прерывисто вздохнула. Конечно, она рада, что не придется дышать пылью и мучиться от зноя; конечно, она не ревнует к престолонаследнице, выезжающей сейчас на площадь перед собором – туда ведет Аллея Цариц, туда, несомая воеводой, грядет живая Победа, – дочка, должно быть, уже вся взмокла в пышном облачении истефийских шелков. Хотя облачение положено ей, Джесет, а наследница гарцует верхом в полном женском лучном доспехе.

    Это значительно жарче.

    Джесет отвернулась.

    С высокой стены на нее глянула Немилостивая Мать.

     Поздний вечер. Залу малой библиотеки наполняет свечение, текущее из трех родников: танцуют языки пламени в камине, жемчужно изливается хрустальный бокал с начародеенной водой, ровно горит газовый рожок.

    У храма нет типографии; если монахи теперь переписывают тексты, то лишь для себя, воспитывая терпение или размышляя. На двенадцати томах Легендариума стоят отметки университетского издательства.

    Первым Рескит создала Солнце.

    Книга тяжелая, металлические вкладки в переплете делают ее еще тяжелей. У восьмилетней престолонаследницы Джесет затекли колени. Прежде ей не дозволялось брать в руки Легендариум, хотя воспитатели говорили, что в книжках со сказками написано ровнехонько то же самое. Джесет не любит читать, но ей исполнилось восемь: теперь можно входить в храм, учиться магии и брать взрослый Легендариум. Ничего из этого ей не хочется, но надо же попробовать, что такое быть на треть взрослой.

    Первым Рескит создала Солнце.

    Тысяча дочерей и тысяча сыновей была у Великой Матери, и девять ликов, и бессчетное число рук и глаз. Все извела она из себя, была сама и не нуждалась в ином.

    Мелко-мелко снизу написаны комментарии и примечания. Читать их у Джесет нет сил. Она и знать не хочет о мистическом смысле, системе иносказаний и раздетой, как хворый перед врачом, старой эзотерике. Что за глупая фраза «была сама»? Дальше…

    Только дети ее томились; и нежа детей своих, Рескит создала Солнце. Они играли в Солнце и были радостны.

    Царевна, с натугой читая, машинально расчесывала щиколотку и сковырнула корочку со ссадины. По ноге бежит кровь. Джесет заскулила от страха; но любой слуга донесет матери о ее слабости, - и мать вновь целый день будет в упор не видеть Джесет. Что может быть позорней для царевны-рескидди, чем бояться крови… Всхлипывая, она налепила на ногу лист писчей бумаги. Лист побурел, но кровь больше не течет.

     Нежа детей своих, Рескит создала золото. Было много золота в обители Рескит, и дети ее играли с ним.

    Никогда, никогда мать не дарила Джесет игрушек. Позавчера ей исполнилось восемь: это был страшный день, полный муки, как всякий день рождения царевны. Ее посадили на боевого коня, первого друга высокородной воители, конной лучницы... Не легконогий хотохорский скакун, - нет, это был зверь рескиддских кровей, отпрыск рода лошадей-хищников, которые, потеряв всадника, сами начинали убивать людей и коней врага.

    Джесет так обмерла в седле, что не могла дохнуть.

    После же Рескит создала песок; песок лег пустыней и лег степью. Было много песка. Дети Рескит играли им и были радостны.

     Сначала матери пришлось по душе то, как спокойна царевна. Но стоило царице отпустить повод, - конь шелохнулся, и Джесет в глубоком обмороке повалилась набок. Ее успели подхватить, и она не ушиблась, только ободрала ногу.

    «Кровь Арсет! - богохульствовала царица ввечеру, когда Младшая Мать приехала со службы - готовить царевну к первой инициации. – Кровь Арсет! Я рожала ее под колесницей во время похода. Ее баюкали боевыми песнями. Почему эта девка мочится от страха при виде оружия?»

    Младшая Мать не ответила.

    Джесет слушала под дверью.

    Рескит, создавшая солнце, золото и песок, имела тысячу дочерей и тысячу сыновей. Все они играли и были радостны в своих играх, и Рескит была радостна ими. Однако песок не сохранял формы; золото сохраняло форму, но не имело жизни; солнце сохраняло форму и было полно жизни, однако оставалось вечно неизменным. И Арсет наскучили игры.