Ольга Калитина - Цветок у трона

Калитина Ольга

Цветок у трона

Глава 1. По ту сторону луны.

Этот запах…Он запутался в прядях волос, легко касался губ и, проникая под кожу, растворялся в моей крови. Я чувствовала его. С каждым вздохом, с каждым ударом пульса. Тонкий аромат ночи. Я судорожно ловила ртом воздух, мне его не хватало. Не хватало этого сладкого яда, которым пропиталась ночь. Он задушил сладкий запах роз и горький аромат лилий. Он был во мне, а я в нем. Холодный шелк покрывал уже не мог остудить мою кожу. Жар распространялся по всему телу. Со стоном встав с кровати, я подошла к открытому окну.

Луна призрачно мерцала на небе, заливая сад серебром. Ветер тихо перебирал листья деревьев, как менестрель струны своей лютни. Нежно коснулся моих волос и шепнул:

— Приди ко мне…

Я вздрогнула. Низкий, чуть хрипловатый шепот эхом прозвучал у меня в ушах. Это не был шелест травы. Это был зов. Приглашение, почти искушение. Властное, непреодолимое. Такое же, как и аромат ночного цветка. Они переплелись невидимыми нитями в одно целое. Они связывали мои мысли, мое сознание. Подчиняли себе. Ночной цветок и голос искусителя. Два демона соблазна.

Я резко закрыла окно и оборвала нить. Руки слегка дрожали, и воздух не хотел поступать в легкие. С трудом дойдя до кровати, я устало закрыла глаза. Ночь, скажи мне, как называется твой цветок?..

— Ты хорошо спала?

— Как убитая, — вяло отозвалась я, с трудом скрывая зевок. Отец подозрительно посмотрел на меня, но промолчал.

В столовой снова воцарилось молчание, изредка прирываемое звоном столовых приборов. Я задумчиво вертела вилку в руках. Передо мной лежала почти не тронутая яичница, которую я упорно размазывала по тарелке.

— Папа, надеюсь ты приехал надолго? — спросила я, заранее зная ответ.

— Прости, дорогая, ты же знаешь, у меня много дел, и я не могу задерживаться, — он виновато улыбнулся. Так было всегда. Я видела отца не чаще, чем раз в месяц. Он объяснял это большим количеством работы. Но я не могла этого понять. Честно старалась, но не могла. Ведь он был единственным близким мне человеком. И в тоже время, оставался незнакомцем. Незнакомцем, которого я все равно любила, наверное потому, что больше любить было некого. Но иногда, я ловила на себе его странные взгляды, в которых угадовалась смесь нежности и еще чего-то, мне непонятного. Но всякий раз, стоило мне заглянуть глубже, в его глазах снова был лед и холодная отчужденность.

У меня не было друзей, не было подруг. Отец запрещал мне общаться с детьми крестьян, ведь я была дочкой графа. Считалось дэ мувэ тон, дурным тоном, когда аристократия имеет какие-либо дружеские отношения с низшим сословием. Так меня учил отец. Так я училась одиночеству. А он приезжал раз в месяц с каким-нибудь подарком, чтобы заплатить за то время, которое он отсутствовал.

— Что тебе привезти в следующий раз? — ну вот, опять очередной откуп от родной дочери…

— Привези мне цветок, — вдруг сказала я. Не знаю, для кого это оказалось большей неожиданностью — для меня или для него.

— Какой цветок? — отец как-то странно на меня посмотрел.

— Не знаю, — как-то глупо получилось. И зачем я ляпнула? — Его нет в нашем саду…

— В нашем саду итак достаточно цветов, — отец резко встал из-за стола, — прости, мне нада идти.

Уныло вздохнув, я продолжила мучить свой завтрак уже в одиочестве.

Лето, как пестрокрылая бабочка, радовало своими яркими красками. Солнце сияло в каждом листке, в каждом цветке. Негде было скрыться от его настырных лучей. Тени позорно бежали, стоило лишь на миг с облегчением спрятаться в них, и небесное светило настигало с неменуемой палящей расплатой. Утро, скупо улыбнувшись на прощанье слабым ветерком, унесло с собой последнюю прохладу. И полуденный зной с упорством голодного пса, вгрызшегося в кость, жег воздух и кожу.

Только полный дурак вышел бы в такую жару на улицу.

Я осторожно прикрыла дверь и выскочила во двор. Все до единого обитатели поместья спрятались в доме, даже мой отец поспешил укрыться в своем кабинете. Летний зной сыграл мне на руку. Я медленно начала продвигаться вдоль забора к намеченной цели — выходу за пределы поместья, а именно, к воротам. То ли я двигалась с грацией медведя в малиннике, то ли кому-то резко захотелось подышать уже буквально прожаренным до румяной корочки воздухом, но дверь веранды вдруг резко открылась. У меня, наверное, был вид лисы, по-ошибке попавшей в собачью будку вместо курятника.

— Чагой — то ты, деточка, тута ходишь? — на пороге появилась наша кухарка — дотошная, подозрительная и вечно сующая везде свой нос старуху.

— Я…эээ, — исчерпывающий ответ, вы не считаете? Она почему — то нет…,- ну, вообщем, я тут позагорать вышла, — ага, подрумянится, до ожога первой степени, — и цветочки полить! — быстро нашлась я, увидив ее подозрительный взглад.

Кухарка с сомнением посмотрела на чахлый веник, бывший когда-то розовым кустом. Видимо несчастное растение доживало свои последние минуты…

— Ну я пойду за водичкой схожу, а то вдруг не успею, завянет! — обеспокоенно посмотрев на «цветущий» куст я начала отступать к дому, отчаянно ругаясь сквозь зубы.

Но меня спасла чужая беда.

С кухни послышался звон бьющейся посуды, истерические крики и стон отчаяния. Помошник повара, растяпа, опять что-то разгрохал. Бедный мальчик… на его совести еще один грех, помимо чайного сервиза и восточной вазы. Судя по глазам нашей кухарки, расплата будет кровавой. Даже не взглянув на меня, она с убийственным выражением лица отправилась по душу незадачливого поваренка.

Путь был свободен.

Уже не заботясь о консперации, я быстрее ветра понеслась к воротам. Жалобно скрипнув несмазаными петлями, они закрылись за мной.

Вы спросите, зачем я тайком улизнула из дома в такую удушливую жару? Как это не парадоксально, мне хотелось… дышать. А в поместье я задыхалась. Задыхалась в своей красивой комнате, даже мой прекрасный сад был мне тюрмой. Ароматы цветов утратили свою свежесть и казались приторными дешевыми духами. Мне не разрешали выходить за пределы поместья, прикрываясь чрезмерной заботой. Иногда мне хотелось совсем по-детски залезть на стул и закричать. Кричать долго, пока меня не услышат, пока не уйдут все обиды, горечь одиночества и гнев… Я сама боялась этого последнего чувства. Оно было мне незнакомо и раньше его не было. Оно зарождалось во мне медленно, разростаясь с каждой обидой и с каждым пустым, одиноким днем моей жизни. Свернувшись маленькой злобной змейкой внутри меня, изредка поднимая голову и шипя, оно ожидало, предвкушая когда ужалит…