Дэйв Дункан - Волшебное окно

Дэйв Дункан

Волшебное окно

ОПЯТЬ ПОСВЯЩАЕТСЯ ДЖАНЕТ

SINE QUA NON

Бессмертным ты был создан, соловей,Ты неподвластен алчным поколениям;Ты мне поешь – но царь минувших днейИ раб его смущен был тем же пеньем;И та же песня донеслась в тот час,Когда с печалью в сердце Руфь стоялаОдна, в слезах, среди чужих хлебов,И та же песнь не разТаинственные окна растворялаВ забытый мир над кружевом валов.

Часть первая

Юность уходит

1

Задолго до появления на земле Богов и смертных скала Краснегара возвышалась среди бушующего Зимнего океана, грозная и вечная. Во мраке долгих полярных ночей льды теснились в бессильном гневе у ее основания, залитые холодным светом печальной луны. В сиянии летнего солнца желтоватая скала возвышалась над бело-синей поверхностью моря, словно кусок гигантского сыра на фарфоровом блюде. Век проходил за веком, а остров оставался неизменным.

Два склона скалы почти отвесно спускались к морю. Их узкие уступы были доступны только крикливым морским птицам. Третий же был менее крутым, и на нем прилепился мрачный маленький городок с небольшими беспорядочно расположенными домишками, напоминающими ласточкины гнезда. Над ними, на самой вершине, возвышался старинный замок с черными заостренными башнями.

Человеческая рука не смогла бы возвести его в месте столь диком. Замок был построен много веков назад великим волшебником Иниссо, чтобы служить резиденцией ему самому и основанной им династии. Его потомки по мужской линии до сих пор правили здесь, но нынешний монарх, король Холиндарн, любимый своим народом, имел лишь одного ребенка – дочь Иносолан.

Лето приходило в Краснегар поздно. Когда жители стран с более мягким климатом уже считали ягнят и цыплят, жестокие штормы все еще накатывали с Зимнего океана. Когда счастливые южане собирали сено и ягоды, извилистые улочки северного города были по-прежнему занесены сугробами. Даже когда ночь почти полностью исчезала с бледного арктического неба, холмы на берегу оставались коричневыми и безжизненными.

В конце концов наступала весна. Внезапно, без всякого предупреждения налетал веселый ветер и отгонял из гавани ледяные поля, холмы сбрасывали свой снежный покров, а сугробы на улицах быстро превращались в унылые серые кучи, прячущиеся по темным углам.

Несколько дней дождя – и мир опять был чист и зелен, а хорошая погода сменяла плохую в мгновение ока. Как говорили местные жители, чтобы увидеть весну в Краснегаре, надо в нее поверить.

Солнечный свет льется в окна замка. Рыбачьи лодки спущены на воду. Наступил отлив, берега освободились от снега, и юной принцессе казалось, что земля так и ждет, чтобы кто-нибудь проскакал по ней верхом. Иносолан рано спустилась к завтраку, поглощенная обдумыванием планов на день. Зал был почти пуст. Еще до наступления хорошей погоды работники переправили весь скот по дамбе на материк. А сейчас возились в гавани, вычищая все после зимы. Учитель принцессы, мастер Порагану, страдал от обычного весеннего приступа ревматизма, что весьма кстати – некому будет возражать, если она отправится в конюшню сразу, как только перекусит.

Тетушка Кэйд в полном одиночестве восседала за высоким столом. Увидев ее, Иносолан хотела быстро отступить и поискать что-нибудь из еды на кухне, но было поздно – Кэйд уже заметила ее. Пришлось войти. Принцесса гордо выпрямилась, надеясь, что царственная осанка сделает менее заметной ее потрепанную одежду.

– Доброе утро, тетя! – сказала она весело. – Правда, прекрасное утро?

– Доброе утро, дорогая.

– Ты сегодня раньше, чем… – Не договорив, Иносолан внезапно вскрикнула – стоило ей сесть, как пояс впился в живот, чуть не перекусив ее пополам. Она смущенно улыбнулась, а рукава, явно короткие, скользнули вверх чуть ли не до локтей.

Тетушка Кэйд осуждающе поджала губы. Безусловно, ни одна тетушка в мире не могла одобрить появления за столом принцессы в старом грязном костюме для верховой езды.

– Похоже, ты выросла из этой одежды, дорогая! – мягко, но с упреком проговорила она.

Сама Кэйд, конечно же, была одета как на прием. Ни один серебристый волосок не выбивался из прически. Шею и пальцы украшали драгоценности. В ознаменование прихода лета она надела бледно-голубое льняное платье в мелких складочках.

Инос подавила желание съязвить, что тетушка, кажется, тоже выросла из своего платья. Кэйд была маленькой. Кэйд была полненькой. Кэйд становилась все полнее. Ее гардероб, привезенный два года назад из Кинвэйла, где она жила после замужества, уже едва подходил ей, а местные портнихи, по ее мнению, отставали от моды чуть ли не на поколение.

– А, ничего, сойдет, – беззаботно ответила Иносолан. – Я ведь собираюсь всего лишь прогуляться верхом по берегу, а не возглавлять парад.

Тетушка Кэйд промокнула губы белоснежной салфеткой и сладко улыбнулась.

– Как чудесно, дорогая! А кто поедет с тобой?

– Кел, я надеюсь. А может быть, Идо или Фэн. Рэп, конечно, отправился на материк с работниками.

– Кел будет помогать мне, – нахмурилась Кэйд. – А Идо… Неужели ты поедешь с горничной?

Сердце принцессы упало. Бесполезно объяснять, что Идо – великолепная наездница и что за последнее время они не раз ездили вдвоем в гораздо худшую погоду.

– Ну уж кто-нибудь найдется! – заявила Иносолан и тут же благодарно улыбнулась старому Ноку, поставившему перед ней миску каши.

– Да, но кто? – Фарфорово-голубые глаза Кэйд приобрели страдальческое выражение, как всегда во время споров со своевольной племянницей. – Сейчас ведь все очень заняты. Я должна знать, кто поедет с тобой, дорогая.

– Я очень умелая наездница, тетя!

– Уверена в этом, но ты не можешь ехать без подобающего сопровождения. Это не соответствует твоему высокому положению, да и не безопасно. Так что, пожалуйста, выясни, кто сможет с тобой поехать, и скажи мне, прежде чем отправишься.

С трудом сдерживая раздражение, Иносолан отделывалась неопределенными междометиями, склонившись над кашей.

Кэйд очаровательно улыбнулась и с самым невинным видом добавила:

– Так ты обещаешь, Иное?

Все, она в ловушке! Ничего не оставалось, как ответить:

– Конечно, тетя.

Такая мелочная опека была унизительной. Инос была старше Силы, дочери повара, которая вышла замуж и вот-вот станет матерью.