Александр Чернобровкин - Волхв

Александр Чернобровкин

Волхв

Пещера была вырыта в склоне пологого холма, поросшего соснами, высокими и стройными, и смотрела входом, завешенным медвежьей шкурой, на ручей, широкий, в пару саженей, в котором зеленоватая вода текла так медленно, что казалась стоячей. Неподалеку от пещеры горел костер, еле заметное в солнечных лучах пламя облизывало крутые бока чугунка, на дне которого булькало густое фиолетовое варево. Около костра прогуливался крупный ворон, прихрамывающий на левую лапу, часто останавливался и наклонял и выворачивал голову, будто прислушивался к идущим из земли звукам, потом встряхивался и ковылял дальше. С ближней к входу в пещеру сосны серо-оранжевой лентой соскользнула на землю белка, села на задние лапки и требовательно зацокала, настороженно косясь на ворона. Тот дважды поклонился, словно приветствовал зверька, и неспешно направился к нему.

Из пещеры вышел высокий, худой и жилистый старик с длинными седыми волосами, спадающими на плечи и спину из-под островерхой волчьей шапки, и бородой, раздвоенной внизу, одетый в серую холщовую рубаху, почти сплошь покрытую латками, и черные холщовые штаны. Присев на корточки, он угостил белку орехами, а ворона – салом. Бледно-голубые глаза его смотрели на зверька и птицу и, казалось, не видели их, потому что переполнены были грустью и тревожным ожиданием.

Вдалеке, ниже по течению ручья, застрекотала сорока. Старик вздрогнул, прислушался. Стрекотание повторилось, теперь уже ближе к пещере: кто-то шел сюда. На губах старика появилась слабая улыбка, он чуть слышно произнес: «Ищите себе другого хозяина…» и погладил указательным пальцем белку, которая сразу же убежала с недогрызанным орехом в зубах на сосну, а затем ворона, который дважды поклонился, точно благодарил за угощение и ласку, встряхнулся и поковылял к костру. Старик переоделся в пещере в белую рубаху, новую и чистую, сходил к ручью, где, собрав в пучок, спрятал под шапку длинные седые волосы и тщательно вымыл руки, лицо и шею, жилистую и морщинистую, покрытую густым белесым пушком. Подойдя к костру, он сел на лежавшее там бревно, наполовину вдавившееся в землю, снял с огня чугунок и аккуратно перелил фиолетовое густое варево в приготовленный загодя туесочек. Плотно закрыв крышку, поставил туесочек на край бревна и погладил, как живого, прося не подвести.

Сорока стрекотала все ближе и ближе, и вот из-за деревьев вышел к ручью отряд из четырех человек и направился вверх по течению. Первым шел худой низкорослый монах с рыжей козлиной бородой и торчащими из-под черной скуфейки длинными патлами, одетый в черную рясу, подпоясанную бечевой. За ним шагали три стрельца: пожилой дородный мужчина в зеленой шапке и кафтане, подпоясанном серебряным ремнем, на котором слева висела сабля, а справа – кинжал; юноша лет двадцати, одетый в малиновую шапку и серый кафтан и вооруженный саблей и коротким копьем; и замыкал шествие кривоногий мужчина неопределенного возраста со скуластым плоским лицом, на котором росли жиденькие черные усики, а вместо бороды торчало несколько длинных волосин, одетый в испятнанный ржавчиной шишак и длинный, не по росту, армяк и вооруженный луком со стрелами и саблей. Заметив старика, маленький отряд ускорил шаг и сбился поплотнее.

К костру они подошли цепью и остановились полукругом, переводя дыхание. На старика глядели молча, с любопытством и злым торжеством: попался! А тот вроде бы и не замечал их, подталкивал прутиком в огонь выпавшие головешки. Усмехнувшись чему-то своему, он поднял голову и посмотрел на пожилого стрельца, как догадался, старшего над отрядом.

– Долго добирались. Или проводник дорогу неверно указал?

– Да нет, заплутали маленько, – вытирая пот со лба, ответил пожилой.

– А чего же прямо сюда не довел? – спросил старик и сам ответил: – Побоялся, вражина. Обещал я руки ему пообрывать, если в лесу встречу. Капканы и самострелы он ставит, зверя почем зря бьет, не ради мяса или меха – какой сейчас мех?! – а так, забавы для. А что самки сейчас котные или с детенышами – ему все равно. Человек, а хуже зверя…

– Не тебе судить! – вмешался монах. – Какой ни есть, а в истинного бога верует, не чета тебе, идолопоклоннику!

– Бог у него – нажива, – возразил старик. – Меня предал и к тебе смерть приведет.

Монах перекрестился и опасливо оглянулся, будто проверял, не прячется ли позади проводник.

– Ничего, мы с тобой в долгу не останемся, – успокоил его старик.

– Я с волхвами ничего вместе не делал и делать не собираюсь! – надменно сказал монах.

– Ну-ну, – улыбнувшись, произнес старик.

– Не нукай, не запряг! – раздраженно крикнул монахи повернулся к пожилому стрельцу: – Вяжите его!

– Ой, не спешили бы! – шутливо предупредил старик. – Чем дольше я проживу, тем дольше и вы по земле ходить будете, – добавил он серьезно, кинул прутик в костер и собрался встать, но плосколицый стрелец выхватил саблю из ножен, а юноша приставил острие копья к стариковой груди, открытой вырезом рубахи.

Волхв взялся за древко копья сразу за наконечником, с силой вонзил его в себя. Острый, поблескивающий на солнце, железный треугольник легко прорвал дряблую кожу, вошел в тело. Стрелец от удивления расслабил пальцы, не мешая самоубийству. Когда наконечник влез в грудь на две трети, старик медленно вынул его. Железо осталось чистым и сухим, и из раны не полилась кровь, она быстро затянулась, остался только темно-красный надрез. Волхв отпустил копье, и оно упало на землю.

– Радуйтесь: не так-то легко меня убить, а значит, и вы дольше солнцем полюбуетесь.

– Ну, смерть по-разному можно принять, – справившись с удивлением, возразил пожилой стрелец. – Не берет железо, возьмет…

– …огонь? – Волхв наклонился к костру, выбрал из середки самый алый уголек, покатал его на ладони, показывая всем, а потом протянул пожилому.

Стрелец, повинуясь неведомой силе, подставил руку, а когда в нее упал уголек, вскрикнул и затряс ею в воздухе. – Ты брось так шутить! – пригрозил он и облизал обожженную ладонь.

– Разве я шучу? Просто показал, что и огнем меня не возьмешь… И отравой тоже.

Старик открыл стоявший на бревне туесок, вылил из него тягучую фиолетовую каплю на желтый одуванчик. Цветок мигом почернел и пожух, а затем рассыпался на кусочки. Волхв отпил из туеска, закрыл его крышкой и поставил на край бревна, поближе к монаху. С трудом шевеля окрасившимися в фиолетовый цвет губами, произнес:

– Видите, живучий.

Он улыбнулся, наклонил голову и зажмурил глаза.

Плосколицый стрелец, который подошел поближе, чтобы посмотреть, как отрава подействует на цветок, и теперь оказался позади старика, уперся взглядом в склоненную жилистую шею, покрытую густым белесым пушком, и вдруг привычным жестом, не думая, что творит, рубанул по ней саблей. Голова как-то слишком легко отделилась от шеи, упала на землю, уронив шапку, и, брызгая кровью, закатилась в костер, и откуда будто с насмешкой уставилась на убийцу прищуренным, бледно-голубым глазом. Запахло паленой шерстью и мясом.