Mars-MF-13 - Приговоренные к жизни

Mars-MF-13

Приговоренные к жизни

мы никогда не попадём в историю

потому что история на нас закончится

Издательство «Вечность и Бесконечность»

1 год самой новой эры

Все упомянутые в тексте события, люди, названия улиц и кораблей, клички животных, номера и модели кибернетических механизмов являются чистейшим постнаркотическим бредом автора и ничего общего с той галлюцинацией, которую Вы именуете реальной жизнью, НЕ ИМЕЮТ. Нет! И не просите…. Всё сказанное ниже — откровенное бессовестное враньё. Обыкновенная ложь. И не смотрите на меня так……

Level N

Пустота.

Я уничтожен и смят. Я прострелен и унижен. Надо мной надругались и посмеялись позже. А во мне даже ответного чувства мести нет. Не хочется мстить. Я теперь — просветлённый монах заброшенного в непролазных горах монастыря. Такой чёрно-зелёно-белый. Один живу, один зажигаю лампадки в холодной пещерке, один читаю годами мантры в позе Органично Вписанного в Миропорядок. Мне ввели внутримышечную инъекцию надежды и тут же, спохватившись, выдрали её с куском мяса специальным механическим устройством для вырывания надежд. Неплохое название для фильма — «1000 минут надежды». Одна короткая яркая эпопея в череде гнусных протяжных фальшивых сырых плесневелых жизней. Что-то вроде подвига героя из легенд. А герой подорвался на противопехотной мине, когда уже возвращался победителем дракона на родину и напевал бодрую солдатскую песенку себе под нос. Лежит теперь в вонючей канаве болота, с неодинаковыми по длине воспалёнными обрубками вместо ног и прогрессирующей гангреной в них, стонет жалобно, просит Бога о помощи, облепленный пиявками и гнусом, гниёт поступательно и неотвратимо.

Тишина.

Я маленький ребёнок, которого подманили конфеткой; а когда он подошёл — закатили высокошнурованным кованым армейским ботинком в хрупкое доверчивое лицо. Ха-ха-ха. Сладенького захотел, свинья?! Ребёнок вернулся на место. И, не обращая внимания на вмятый нос, с которого ручьём хлещет алая кровь, сломанную лицевую кость, выбитые зубы, заплывший лиловой шишкой глаз, сел на привычное любимое место у окна и продолжил играть.

Вакуум.

Я — собака, взращённая и вскормленная с возраста щенячьего восторга одним человеком, Хозяином. Собака обожает его. Она любит Его. Целиком. И руки, и тень, и голос. А он сегодня пришёл с неожиданным запахом ненависти, с берданкой в любимых руках. Нетерпение, нежность, любовь, преданность, виляющий хвост, доброта. ВЫСТРЕЛ. Боль, родной запах, любовь, нужно ползти, лизнуть хоть раз близкие любящие руки. ВЫСТРЕЛ.

Темнота.

Кругом темнота. Темноту режет красным лучом аварийный вращающийся фонарь. Я — атомная субмарина, наполовину затопленная, наполовину выгоревшая. И последний оставшийся в живых мичман, с закопченным лицом в уродливых пузырях и засаленной тельняшкой с прожжёными дырами, сидит около отсека с реактором, который может взорваться в любую секунду и, раскачиваясь взад-вперёд, воет протяжную заунывную эвенкскую песню, которую он слышал ещё за три поколения до своего рождения. Но он продолжает плыть, хотя глубина является запредельной для проклятой лодки. Трупы его товарищей уже успели вспухнуть, а у него есть боевое задание и проложен курс. Периодически что-то со скрежетом лопается в корпусе, добавляя чёрной маслянистой воды к ногам рехнувшегося усатого мичмана. Мигает свет, питаемый запасным генератором. Нужно двигаться. Протыкать и дырявить километровую чёрную стену воду. «Двигаться» — вдруг произносит мичман, очнувшись от транса, и на карачках лезет к ближайшему трупу, потому что тот имеет у себя пистолет в наличии.

***

— Всё, хватит пить. Надо бросить это поганое дело, — подытоживает свой четырёхмесячный запой Дьявол, тот самый (ТС-Д сокращённо).

И, соответственно, мой четырёхмесячный запой. Мы ведь вдвоём пили.

— Пьянству смертный бой, — мрачно соглашаюсь я, морально и физически обессиливший от непрекращающегося винопития небритый неделю хрыч.

«Наконец-то. Последние пару недель я только и делал, что внедрял ему в речевой запас это предложение, и подталкивал его к этой мысли — сколько ж можно пить?».

Слово «алкоголь» мне нравится на английском — «алкохол». Уже такое пьяное произношение. Но от самого алкохола меня уже воротит ещё до приёма его внутрь.

Нам по году. Мы сидим ночью на спинке истоптанной грязными ботинками скамье и отбиваемся от местной, особо назойливой, разновидности москитов. Я не поверю, что цивилизация и научно-технический прогресс победили, пока жив последний пищащий кровопийца. Их здесь сотни. Пищат, крови хотят. Я уже весь чешусь.

— Ну чего, пойдём?

— Пошли.

И мы бредём: два упитых панка, лениво переставляющих ноги по пустынным улицам заваленного тополиной ватой славного дебильного городка. Что говорить о нашем городе, если в нём две самые главные улицы называются «Б. Московская» и «Б. Санкт-Петербургская» — бляди из обеих столиц у нас в редкостном почёте! А военкомат, я не шучу, находится на улице под названием Бредова-Звериная. Этот мир безумен.

С Дьяволом у нас налаженный телепатический канал. Мы собираемся в условленных местах нашего гетто и убиваем время. Да-да. Именно убиваем, методично и профессионально. Идеальная жизнь в нашем новом миропонимании — поэзия эстетически безупречной яркой красивой трагедии. Геометрически выверенной и незабываемо поражающей воображение, вроде вида из стратосферы надводного ядерного взрыва в мегатонну. Но до неё нам ни за что не достать. Вот в этом-то и злой прикол. Остаётся убивать время. Многие люди думают, что жизнь несёт им корзинку новогодних подарков в виде великолепно подобранных людей из их мечт и вдобавок гору волшебных событий. Ни хера она не несёт, кроме соглашательства, ублюдочных правил. И стандартной каждодневщины.

Теория Жизни, выведенная в лихорадочном жаре искания ответов на Большие Главные Вопросы, в муках отмирания старых стереотипов, в маленькой комнатке на улице Химического Оружия, за попиванием настоя из медузообразного гриба, и на Коммуникативной Трубе (она недалеко от улицы Химического Оружия: триста метров на восток и сто на север, около гаража, вдоль дороги, которая упирается в виадук), за потягиванием пива «3000», уничтожила наше прошлое. Всё что там было — потеряло значение и смысл. Мы сами себя похоронили. Мы родились заново, совершенно другими. Вовсе не те люди, что жили в наших головах до дня Х (хэ). Нам всего ничего. Один скоренький виток планетки вокруг светила. Мы смотрим на жизнь широко открытыми глазами. Внимаем потокам вокруг заново.