Евгения Гордеева - Ошибка. Мозаика судеб

Гордеева Евгения Вна

Ошибка. Мозаика судеб

Ошибка. Мозаика судеб

338 год от объединения Семиземья (Септерри) и правления династии Румов

Мелкий дождь, моросящий с вечера, медленно, но настойчиво заливал подоконник через приоткрытую створку окна. На пол натекла уже значительная лужица, медленно подбирающаяся к ковру. Но отчего-то Плауту это было абсолютно безразлично. Накатившая апатия на корню гасила проявляющиеся время от времени где-то глубоко в душе вспышки недовольства, но что-либо предпринимать он даже и не думал. Звать секретаря или слуг... да сдалось оно всё лысым евнухам! Завтра вытрут и подоконник, и пол под окном, и всё остальное. Закрывать окно ему тоже не хотелось. И не по причине апатии, а от спёртого воздуха в кабинете. Жара, целый день изнурявшая жителей города, сменилась вечерней духотой, и лишь этот слабенький дождичек слегка разбавил горячие пласты слежавшегося спёртого воздуха свежими струйками. Но дышать всё равно было тяжело.

Или это не от погоды, а от расшалившихся нервов? На грудь что-то давит неприятно, словно его поместили в огромные тиски и невидимый великан медленно, с наслаждением, закручивает их всё сильнее.

Горло першит горечью.

Печень?

Старость...

Почему, старость?

Тебе всего немного за сорок... Немного... Почти сорок пять. Но ты мужчина, и для мужчин это возраст расцвета.

Знания, опыт, сонм достижений за спиной... и ошибок.

Вот зачем он подумал об ошибках? Да и так ли он виноват в них, если задуматься?

С городской окраины докатился раскат грома, глухой и предвещающе трагичный. Плаут повернул голову к окну и удивился неожиданно разбушевавшейся грозе, на мгновение позабыв о своих думах. Отблески зарниц и последовавшая за ними приближающаяся канонада, болезненно отозвались в гудящей голове. Тяжёлые капли яростно забарабанили по подоконнику и тут же слились в плотный гул низвергающегося водопада. Мужчина чуть взбодрился в надежде, что скоротечная гроза освежит воздух, и вернулся к прерванным размышлениям. О чём он думал? Ах, да...

Ошибки...Кто их не совершает?

Кто избежал разочарований от неудач? Кто не терпел фиаско и не оказывался у разбитого корыта? Невинных ангелов на земле, к сожалению, нет. Не приживаются тут ангелы. Слишком много лжи, обмана, предательства...

Плаут недовольно передёрнул плечами, отгоняя неприятные мысли. Что-то сегодня самокопание зашло у него слишком далеко. Мало того, что всю вторую половину дня он ловил себя на мысли, что грядёт какая-то могучая неприятность, или даже - задница, хотя при дамах так не выражаются. Но он не дама... И тогда ему потребуется максимально выложиться. В чём выложиться? Если бы он знал! Или, хотя бы догадывался...Так теперь думы об ошибках в голову лезут, за которые, по видимому, и грядёт расплата...

Ошибки, ошибки!

Он не любил думать о своих ошибках. Слишком обидны были собственные промахи, очевидны самоуверенность молодости и вера в свою непогрешимость. От этого очень сильно хотелось свалить ответственность на какого-нибудь козла отпущения, да и наказать его примерно! Чтобы в дальнейшем другим неповадно было... Себя-то обвинять, кому хочется?

Плаут остатками воли задавил робкий душевный голос, именуемый совестью, и решил всё-таки закончить свой рабочий день, так как толку от его ночного бдения не было никакого. Он задумчиво посмотрел на полупустой графин с водой, перевёл взгляд на непочатую бутылку красного киллейского вина, представил, как будет на утро с трудом продирать заплывшие глаза и решительно взялся за графин. Вода давно стала тёплой и особого облегчения не принесла, но горечь из горла смыла. С улицы потянуло долгожданной свежестью, но невидимые тиски на груди так и не разжались.

Мужчина недовольно поморщился и, всё ещё сомневаясь, взял киллейское и покинул кабинет.

На кровати кто-то безмятежно спал, с головой укрывшись шёлковым покрывалом. Судя по распластавшемуся телу, это была женщина довольно высокого роста, ибо мужчину, случайно или нарочно занявшего его кровать, Плаут даже не рассматривал. Кара за подобный поступок была бы максимально суровой, даже если бы это была всего лишь безобидная шутка. И возможные шутники об этом прекрасно знали.

Из всех знакомых женщин, посмевших оккупировать спальню, такой рост был только у давно покинувшей его Дамаски. В пользу этой версии говорил тёмный, с огненными отливами, локон, выбившийся из-под покрывала. Хозяин спальни расслабился, и его лицо озарила ласковая улыбка. Эту женщину он рад был видеть всегда. Пусть судьба поступила с ними жестоко и несправедливо, они смогли сохранить те нежные чувства, которые когда-то в молодости испытывали друг к другу. А с годами их взаимоотношения приобрели терпкий налёт захватывающей страсти при редких, как сегодня, неожиданных встречах.

- Дамаска, - тихо позвал Плаут, зная, как чутко она спит.

Женщина под покрывалом зашевелилась, сладко потянулась, чуть стянула лёгкий шёлк с головы и уставилась на мужчину одним глазом. Этот огромный, свойственный только южным женщинам, тёмный глаз лучился радостью и смехом.

- Плу-у-ут, - прошептала Дамаска и распахнула покрывало, приглашая хозяина на законное место.

Всё мужское тут же проснулось в Плауте, от недавней апатии не осталось и следа, горькие мысли улетучились окончательно, а провокационная бутылка киллейского была безжалостно запихнута под кровать. Дамаска терпеть не могла спиртного.

- Ты всё также прекрасна, милая, - абсолютно чистосердечно высказался Плаут, прижимая к себе женщину, - годы делают тебя лишь утончённее!

- Утончённее... - Дамаска хихикнула и уткнулась носиком в его щёку, - ты как был Плутом, так и остался! - Её пальцы пробежали по его оголённой груди, по тонкой ткани рубашки, виртуозно расстёгивая попадавшиеся на пути пуговицы. Рубашка распахнулась, открывая пару застарелых шрамов на животе. Женщина недовольно зашипела, мысленно посылая проклятья тому, кто когда-то покушался на жизнь её любимого. - Беспокоит?

- Ты всегда об этом спрашиваешь... - улыбка Плаута была нежной и ласковой. За то, чтобы увидеть подобную улыбку на его лице, многие отдали бы половину своего состояния. Но такую улыбку он дарил только Дамаске. Своей вспыльчивой, страстной, непредсказуемой Дамаске. - Не беспокоит.

- Честно? - нахмуренные брови говорили о недоверии самопровозглашённой лекарки к словам пациента.- Ты меня не обманываешь?

- Тебя обманешь, - Плаут блаженно закрыл глаза, наслаждаясь полузабытыми прикосновениями и позволяя своей неугомонной захватчице завоёвывать его тело.

- И не пытайся, - прошептала ночная гостья, нетерпеливо вытягивая полы рубашки из штанов.