Виктория Угрюмова - Двойник для шута

Виктория Угрюмова

Двойник для шута

* * *

— Если нам удастся уничтожить императора, мы изменим ход истории целого мира, — пробормотал словно бы про себя высокий и худой до болезненности человек в переливчатых дымчато-серых одеяниях. Лицо его было скрыто серебряной маской, на которой застыло вечное непроницаемое выражение.

— И вы считаете это возможным? — позволил себе усомниться его собеседник. Он был встревожен и растерян: это было ясно хотя бы по тому, как он мял пальцы, снимал и надевал обратно тяжелые перстни и постоянно поправлял то воротник, то пышный плащ. К тому же он все время почесывал кончик носа.

Человек в маске смотрел на него с нескрываемым презрением. Тот, другой, не видел этого холодного и тяжелого взгляда, но чувствовал его кожей. Он чувствовал его всегда, еще со времени своего младенчества. Этот взгляд оскорблял, унижал, уничтожал его — и ничего с этим нельзя было поделать.

Перед ним стояло воплощение его кошмаров и детских страхов — человек, которого боялись и почитали все, кто его знал. Правда, таких было очень не много.

Этот воплощенный ужас назывался человеком лишь потому, что такое определение более всего к нему подходило, а вовсе не потому, что его действительно считали одним из детей рода человеческого. Ничего живого и естественного не было ни в его странном, тощем и изможденном теле, закутанном в бесчисленные переливающиеся одежды, ни в костлявых руках со скрюченными пальцами, похожими на обугленные веточки, ни в жутком и лихорадочном блеске черных глаз за узкими прорезями серебряной маски. В самой его привычке никогда не расставаться с маской, наконец. Он странно ходил, передвигаясь, словно оживший деревянный манекен, странно поворачивал голову, будто приводил в действие заржавевший механизм, странно дышал — хрипло и прерывисто, как если бы ему не хватало воздуха.

Он напоминал живого мертвеца, и тем не менее человек этот держал в руках огромное количество жизней и судеб, и даже безумец не восстал бы против него.

— Нужно сделать так, чтобы невозможное стало возможным, — донеслось из-под маски. — Это не ваши заботы.

— Да, но императора любит народ, ему верна гвардия, он настолько сильнее, что абсурдно посягать на его власть. К тому же на днях он сочетается браком с принцессой Арианной и снова подтвердит этим союз с Лотэром. Воевать против него — значит воевать против целого континента. Это ли не безумие?

Человек в маске повернулся спиной к собеседнику. Его всегда злила слабость и нерешительность других, бессильных он моментально сбрасывал со счетов и вычеркивал из своей жизни. Он бы и этого нытика вычеркнул, причем немедля, но время еще не наступило. Сейчас эта разряженная и украшенная побрякушками рохля была ему необходима.

Пока необходима…

— Я не собираюсь объявлять войну, — произнес он почти минуту спустя, когда его ярость улеглась настолько, что он смог заставить себя говорить спокойно. — Воевать не просто бессмысленно, но и самоубийственно. С другой стороны, народ Великого Роана станет любить того, кто будет сидеть на троне Агилольфингов, — и ему, народу, все равно, каким именем назовут следующего императора: Ортоном, Лексом, Тирроном или как-то иначе. А теперь позвольте мне удалиться — у меня десятки неоконченных дел.

Он прошагал к дверям на негнущихся ногах, впечатывая каблуки в мраморные плиты пола, и вышел, не дожидаясь ответа.

Человек в роскошных одеяниях заломил руки и тревожно огляделся по сторонам. Взгляду его предстала пышная обстановка: дорогие ковры по всем стенам; тяжелая низкая мебель на гнутых золоченых ножках; малахитовые и агатовые вазы с охапками ярких тропических цветов, аромат которых наполнял помещение; стройные нефритовые колонны в углах комнаты, увитые живым плющом; тяжелые бронзовые двери, которые невозможно выбить даже тараном; и высокое стрельчатое окно. Единственное окно в этом помещении, забранное к тому же золоченой решеткой. Человек подошел к нему и, встав на цыпочки, постарался выглянуть наружу.

Он находился на последнем этаже высокой башни, возведенной на вершине скалы еще в незапамятные времена.

Мимо окна плыли крохотные облачка, похожие на прядки белых волос, летящих по ветру. Внизу с ошеломительным грохотом разбивались о камни могучие океанские волны.

— Западня, — прошептал человек. — Клетка. Золотая клетка, и я узник. Господи! Неужели ты не видишь этого?!

Порт Майн был заполнен толпами людей, явившихся встречать корабли. Здесь было шумно, разговор шел на нескольких языках сразу. Кто-то кричал восторженно и приветственно, кто-то возмущался, кто-то требовал носильщика, вина и проводника. Бросалось в глаза нарядное убранство порта: флаги, ленты, штандарты. И публика была праздничная — в одеждах ярких и веселых тонов, в серебре, золоте и драгоценностях. Все новые и новые суда входили в гавань, и казалось, скоро в ней не останется места, поэтому капитаны высаживали многочисленных пассажиров в шлюпки и переправляли на берег, а корабли уводили в соседние бухты, где все было приготовлено к их появлению.

Погода соответствовала всеобщему настроению. Стоял один из ясных и погожих дней, какие часто случаются в здешних местах. Дул теплый и ласковый ветер, бирюзовая гладь моря собиралась мелкими складками волн, и все вокруг было залито солнцем.

На носу одного из кораблей, небрежно облокотившись на деревянного, тертого всеми морскими ветрами дракона, стояли двое. Первый — почти старик: на вид ему было не менее шестидесяти. Но, судя по манерам и костюму, — настоящий вельможа: сухощавый, подтянутый, гладко выбритый и опоясанный мечом. Густые волосы, опускающиеся до плеч, были тщательно завиты и причесаны, а голубые глаза смотрели ясно и весело, как у ребенка. Тонкие губы часто складывались в улыбку, отчего на худых щеках прорезались две вертикальные морщины, впрочем, лишь украшавшие его. Одет он был пышно и дорого. Даже духи пахли чарующе-скромно, и было в их запахе нечто, неуловимо свидетельствующее об их баснословно высокой цене.

Второй был настолько молод, что его придется назвать не иначе как юношей. Его щеки еще не знали грубого прикосновения бритвы, и кожа на них была того редкого бело-розового, ровного оттенка, которому так завидуют женщины. Он был высок, широкоплеч, но еще по-мальчишечьи гибок. Он настолько походил чертами на своего спутника, что в них без труда можно было признать близких, кровных родственников. Только глаза у молодого человека были карие, глубокие, бархатистые. Юноша наверняка гордился своим длинным мечом в роскошных ножнах, но то и дело передергивал плечами, изнывая в шелках и бархате. Похоже, что огромная драгоценная цепь, усыпанная бриллиантами, рубинами и гиацинтами, натирала ему шею, а многочисленные перстни, украшавшие пальцы, мешали и раздражали.