Урсула Ле Гуин - Те, кто покидают Омелас

Урсула Ле Гуин

Те, кто покидают Омелас

(Вариация на тему Уильяма Джеймса)

* * *

С перезвоном колоколов, от которого встревоженно взмыли в воздух ласточки, Летний Фестиваль пришел в город Омелас. Город с сияющими башнями у моря. Корабли в гавани украшены яркими флагами. По улицам мимо домов с красными крышами и разноцветными стенами, среди старинных садов, где земля поросла мхом, по аллеям, укрытым кронами деревьев, движутся праздничные процессии. Кое-где это настоящие торжественные шествия: старики в длинных, тяжелых мантиях розового, лилового и серого цветов, мастера с серьезными лицами, нешумные, но веселые, переговаривающиеся на ходу женщины с маленькими детьми на руках. На других же улицах, где звучит быстрая музыка гонгов и тамбуринов, люди пускаются в пляс, и сами процессии превращаются в одну большую пляску. Радостно носятся туда-сюда дети, их крики поднимаются над звуками музыки и пения, словно стремительные росчерки полета ласточек. Все процессии сходятся к северной части города, где на огромном зеленом лугу, что называется Зеленое Поле, под ярким утренним небом выводят норовистых лошадей для соревнования обнаженные юноши и девушки с длинными гибкими руками и перепачканными землей ногами. Никакой упряжи на лошадях нет – только короткие поводья без удил. Зато гривы их украшены вплетенными серебряными, золотыми и зелеными лентами. Лошади раздувают ноздри и встают на дыбы, они возбуждены – наверное, потому, что лошадь – это единственное животное, которое принимает наши церемонии как свои. Далеко к северу и к западу вздымаются горы, наполовину окружающие стоящий в заливе Омелас. Утренний воздух столь чист, что под глубоким голубым небом на многие мили видны горящие белым золотом все еще заснеженные вершины Восемнадцати Пиков. Ветер задувает ровно настолько, чтобы время от времени трепетали и хлопали флаги, отмечающие маршрут гонки. В тишине огромной зеленой долины слышны отголоски музыки, гуляющей по городским улицам, то дальше, то ближе, но они становятся все сильнее. В воздухе стоит пьянящая, чуть заметная сладость, которая иногда вдруг вздрагивает, собирается вместе и прорывается в мощном радостном перезвоне колоколов.

Радость! Как можно рассказать о радости? Как описать вам жителей Омеласа?

Видите ли, они отнюдь не просты, хотя и счастливы. Мы не так уж часто произносим теперь слова одобрения. И улыбки уходят в прошлое. А увидев подобное описание, люди обычно делают вполне определенные выводы. Люди ждут, что сейчас им расскажут про короля в окружении его благородных рыцарей, восседающего на великолепном коне или в золоченом паланкине на плечах мускулистых рабов. Но у жителей Омеласа нет короля. Там не пользуются мечами и не держат рабов. Они не варвары. Я не знаю правил и законов их общества, но подозреваю, что их удивительно мало. Так же как жители города обошлись без монархии и рабовладения, они обходятся без фондовой биржи, рекламы, тайной полиции и атомной бомбы. Но, я повторяю, простота здесь ни при чем, они не безмятежные пастухи, не благородные дикари и не тихие утописты. Они не менее сложны, чем мы с вами. Просто мы имеем дурную привычку (подкармливаемую педантами и людьми якобы утонченными и искушенными) считать, будто счастье – это нечто довольно глупое. Мол, только боль возвышенна, только это интересно. А между тем отказ признать, что зло банально, а боль ужасно скучна, это предательство, совершаемое художником. Не можешь победить – присоединяйся. Если больно – повтори. Но превозносить отчаяние – значит осуждать наслаждение, а признавать жестокость – значит терять все остальное. И мы почти потеряли: мы разучились описывать счастливого человека, разучились чествовать радость. Как я могу рассказать вам о людях Омеласа? Они не наивные и счастливые дети, хотя их дети на самом деле счастливы. Они зрелые, интеллигентные, страстные взрослые люди, чья жизнь идет хорошо. Чудо! Но как бы мне хотелось описать эту жизнь еще лучше. Заставить вас поверить. В моем описании Омелас выглядит как сказочный город: давным-давно и далеко-далеко жили-были… Может, будет лучше, если вы попытаетесь представить его себе на свой вкус, если, разумеется, его образ вас устроит, так как я наверняка не смогу удовлетворить всех. Как, например, насчет технологии? Я думаю, в Омеласе нет машин на улицах и вертолетов над ними: это следует из того, что в городе живут счастливые люди. Счастье базируется на справедливом разграничении того, что необходимо, того, что излишне, но неопасно, и того, что опасно. Из средней категории, то есть из того, что излишне, но неопасно, что является удобством, баловством, роскошью и так далее, у них, возможно, есть центральное отопление, метро, посудомоечные агрегаты и множество других замечательных вещей, которые еще не изобретены у нас: парящие в воздухе источники света, бестопливная энергетика, безотказное лекарство от насморка. А может быть, ничего этого у них нет. Не важно. Впрочем, на ваше усмотрение. Лично я думаю, что жители соседних городов, расположенных вдоль побережья, прибывали в Омелас перед Фестивалем на очень быстрых поездах и двухэтажных трамваях и что вокзал в Омеласе – это самое красивое здание в городе, хотя выглядит он и попроще, чем великолепный Фермерский Рынок. Но даже если допустить наличие поездов, Омелас, я боюсь, все равно покажется кое-кому из вас слишком уж благополучным и ханжеским: улыбки, колокола, парады, лошади и тому подобное. Если так, добавьте оргию. Если это поможет, пожалуйста, не стесняйтесь. Только давайте обойдемся без храмов, из которых появляются прекрасные обнаженные жрецы и жрицы, уже охваченные экстазом и готовые совокупляться с любым мужчиной и любой женщиной, близкими или незнакомыми, со всяким, кто пожелает единения с божеством. Это первое, что пришло мне в голову, однако пусть в Омеласе не будет никаких храмов. По крайней мере, храмов со жрецами. Религия – ладно, духовенство – нет. Прекрасные обнаженные молодые люди могут с таким же успехом просто бродить по улицам, предлагая себя, словно божественное суфле, и для утоления голода страждущего, и для праздничного буйства плоти. Пусть они присоединяются к шествию. Пусть бьют над парами тамбурины и гонги возвещают торжество желания и пусть (немаловажная деталь) детей – результат этих восхитительных ритуалов – любят все и все заботятся о них. Я уверена, Омелас не знает греха. Однако что еще там должно быть? Я думала, там не будет дурманящих средств, но это, пожалуй, пуританство. Для тех, кому нравится, пусть улицы города наполняет чуть заметный, но устойчивый аромат некоего друза, который вначале дает разуму и телу необычайную легкость и яркость ощущений, затем, через несколько часов, мечтательную задумчивость и, наконец, восхитительные видения наиболее глубоких и скрытых тайн вселенной, не говоря уже о невероятной силе наслаждения любовными играми. И он не вызывает патологического пристрастия. Для более скромного вкуса, я думаю, в Омеласе должно быть пиво. Что еще? Чему еще положено быть в городе радости? Ощущению победы, конечно, и празднику храбрости. Но, как мы обошлись без духовенства, давайте обойдемся и без солдат. Радость, вызванная успешной резней, это не та радость. Здесь она не подойдет: это страшно и тривиально. Здесь будет скорее безграничное и щедрое согласие, триумф великодушия – не против какого-то внешнего врага, но в единении с самым прекрасным и справедливым в душах всех-всех людей – триумф великодушия и великолепия лета, пришедшего в мир. Вот от чего возносятся сердца жителей Омеласа, и победа, которую они празднуют, это победа жизни. Я не думаю, что многим из них нужен друз.