Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Гай Юлий Орловский

Ричард Длинные Руки — паладин Господа

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Я отсыпался двое суток. Правда, в первый же день, помывшись и почистившись, отправился навестить Рудольфа. Священники взялись исправлять его волчью натуру, я опасался, как бы не перестарались. Волк и человек в каждом из нас пророс друг в друга настолько, что разобраться, где волчье, где человечье, не сможет сам господь. Но Рудольф в молитвах проводил времени столько же, сколько и в упражнениях с мечом, а то и другое одинаково изгоняет зверя, оставляя человека наедине с собой.

Доспехи Георгия Победоносца заняли достойное место в храме, император Карл увел потрепанное под стенами Зорра войско, и я наслаждался тем, что могу валяться почти голым на ложе, вместо того чтобы держать на себе два пуда железа, да все на коне, время от времени слезая на землю, снова залезая на это храпящее чудище, опять слезая, так что к концу дня уже и уши кажутся тяжелее шлема.

Утром слуга настаивал, чтобы я напялил на себя железо. Меня передернуло от макушки до пят от одной такой идеи. Я вывалился на улицу в простой домотканой рубашке, расстегнутой до пояса, простых портках, завязанных веревкой, и самых что ни есть старых растоптанных башмаках, но зато каких легких и удобных!

Свежий ветерок приятно холодил грудь и перебирал там волосы. Какое это счастье, вот прямо сейчас запустить руку за пазуху и с наслаждением почесаться, поскрести крепкими ногтями все то, что мечтал разодрать неделей раньше, когда потный и усталый тащился по жаре, с головы до ног, как устрица, закованный в тяжеленную скорлупу!

Городские ворота, измочаленные ударами тарана, исклеванные стрелами и изрубленные топорами, раздвинулись с жутким, хватающим за душу поросячьим визгом. Пара измученных коней с усилием тащила крытую повозку. Возница то ли держал вожжи, то ли сам хватался за них, чтобы не свалиться. Его раскачивало, лицо землистое, бледное, глаза смотрели в пустоту. Мне показалось, что он заснул, едва миновали ворота.

Нещадно скрипя и раскачиваясь, повозка доползла до ворот замка, где я изволил стоять, глупо и счастливо улыбаясь солнцу. Дверца распахнулась, мелькнуло оранжевое с синим. Я увидел копну золотых волос, усталое бледное лицо с крупными теплыми глазами. В следующее мгновение девушка оступилась на ступеньке, взмахнула руками, тонко и жалобно вскрикнула, падая. Мои руки распахнулись сами по себе. Она даже не пыталась освободиться из моих объятий. Застыла у меня на груди, расслабленно и счастливо, словно все ее существо в этот миг сказало с облегчением: «Наконец-то добрались!»

Рядом остановился мужчина, с удивлением пробормотал:

— Никак леди Лавиния?

Я с огромным сожалением поставил девушку на землю, но руки не отпустил — не мог заставить себя это сделать. Возница уже покинул облучок, лицо его было злым и угрюмым.

— Леди Лавиния, — прогудел он обеспокоенно, — как вы? Хоть теперь уже все можно… мы у своих!

Она слабо отстранилась, я сразу ощутил потерю. Ее удивительно теплые карие глаза взглянули мне в лицо снизу вверх. Она ответила ему усталым голосом, но с победной улыбкой:

— Не у своих. Теперь здесь наш дом…

Я все еще держал ее на вытянутых руках, просто не мог отпустить, хотя делал вид, что придерживаю измученную долгой дорогой. Возница, здоровенный мужик размером с Бернарда, взглянул на меня враждебно. Прохожие рассматривали девушку со сдержанным любопытством.

Она наконец пришла в себя, сказала слабо, но твердо:

— Спасибо, что не дали мне упасть… Гунильд!

Возница торопливо отстегнул с пояса кошель, довольно тощий, и подал госпоже. Она порылась, я видел, как она тщетно ищет, наконец ее лицо озарилось улыбкой, достала серебряную монетку и протянула мне:

— Возьми и выпей за прибытие леди Лавинии в Зорр к своему мужу, благородному лорду Гендельсону!

Сердце мое рухнуло в пропасть. Всего две секунды я подержал ее в объятиях, но это уже моя женщина, в ней мое сердце, но она, радостная и счастливая, прибыла к любимому мужу, а мне… мне монету, как слуге!..

Я тупо взял монету, сунул ее в карман. Кончики пальцев уперлись в холодный металл. Я вытащил золотой кругляш со стершимися значками.

— Это… сдача.

Она машинально взяла, коричневые глаза взглянули мне в лицо с каким-то испугом. Теперь наконец-то изволила заметить меня, здоровенного простолюдина. Тонкие брови взлетели, а хорошенький ротик приоткрылся в виде буквы «о».

— Вольный стрелок, — произнесла она наконец.

— Да, мэм, — ответил я и вытер нос рукавом, — он самый.

Она посмотрела на меня со сдержанным отвращением.

— Я понимаю, — сказала она ровным голосом, — нашему королю служат даже лесные разбойники…

— Ага, — ответил я охотно. Прочистив поочередно обе ноздри ей под ноги, я сделал вид, что жутко застеснялся, и потому подошвой звучно растер эти экскременты, причем ногу забрасывал, как конь копыто, как бы стряхивая подальше налипшее. — Мы… того, где больше плотють.

Она кивнула, сунула монету кучеру, мол, на пропой; тот едва не кончился от счастья, усталость мигом выдуло, а она прошла мимо моего существа. Возница метнулся вперед, распахнул для нее дверцу в воротах замка и стоял там, низко кланяясь. Она не оглянулась, спина ровная, походка усталая, но легкая. Пройдет по стебелькам растущей травы — не примнет.

Я не помнил, как меня вели дома и улицы, очнулся только в своей каморке. Нет, у меня уже не каморка — просторная комната для меня, поменьше для двух слуг. Лавка жалобно застонала: я обрушился, как подстреленный лось, но все равно крутился на ней как уж на горячей сковороде и встал до того, как лавка рассыпалась. Сердце стучало учащенно, будто бежал по эскалатору, кровь гремит в черепе, в груди стремительно разрасталось щемящее чувство острой потери.

Через зарешеченное пространство видны двор, снующая челядь. Молоденькие девушки, сочные, пышные, быстро поспевающие, готовые для употребления. Я и раньше мог любую, а сейчас, когда возведен в рыцари, даже знатные дамы…

Ну почему, почему меня шарахнула эта дурь, над которой высокомерно смеялись еще подростками, прекрасно понимая свое преимущество над тупыми ромеоми, тристанами и прочими ростанами, что не знали вседозволенности секса, не знали половой техники, не знали презервативов и прочих противозачаточных средств?

Почему я смотрю во двор, где шмыгают эти сочные простолюдинки… да иногда и дочь знатного сеньора важно прошествует в сопровождении слуг, и вижу только бледное лицо, карие глаза, алые губы? Я ведь знаю же, что и она такая же, как и все, знаю, что у нее между ног, знаю, что она делает со своим мужем… что он делает с нею…