Владимир Романовский - Полезный Груз

Продев через ошейник веревку и привязав собаку к чугунному, стилизованному под девятнадцатый век, столбу возле бывшего конторского помещения, Жимо посчитал сбережения и отправился на поиски собачьего магазина. Магазин нашелся недалеко от Садового Кольца, фирменный, просторный, и охрана не сообразила сразу, что Жимо нужно гнать, и он успел снять со стенда красивый гладкий намордник, и по приближении охраны показал деньги и товар, и пошел к кассе, находившейся к счастью недалеко от выхода и стенда с намордниками, избежав таким образом осложнений. Продавцы и охрана посчитали, что если дать Жимо заплатить и унести покупку, будет быстрее, чем отбирать, выталкивать, и ругать – им тоже было лень. Собаке намордник совсем не понравился, она рычала и артачилась, но Жимо проявил упрямство. Три недели Жимо и собака прожили вместе, а потом она сбежала – возможно, хозяева вернулись из какого-нибудь отпуска, и она это почувствовала. Так объяснил себе ее поведение Жимо, гоня от себя мысль, что собаку зарезали и съели соседи. В России нет устоявшихся традиций готовки блюд из собачьего мяса, в отличие, например, от Китая, где некоторые породы специально выращивают для кухни. Не овчарок, правда. Овчарок и прочих волкодавов и водолазов скармливают, скорее всего, иностранцам в колоритных китайских забегаловках.

С женщинами дело обстояло в Авдеевке скверно. Женщины были, и в достаточных количествах, но пахли сильнее мужчин, и к совокуплению не очень располагали ни формами, ни лицами. Некоторые обитатели Авдеевки, более удачливые, умели содержать себя и одежду в достаточной чистоте, чтобы время от времени спать с буржихами из плохих районов. На местных, авдеевских женщин зарились только те, кто состоял ельником с детства. Возраст важен во многих начинаниях, чем раньше начнешь, тем успешнее начинание. Не всегда, но часто.

Как в любом другом поселении ельников, в Авдеевке наличествовал свой легендарный благодетель. Кличка у него была Рюрик. В Авдеевку Рюрик наведывался время от времени, и жил то по три дня, то по неделе, и все его знали. Мужик лет двадцати семи, свирепого вида – возможно вор высокого класса, или грабитель. Каждый раз по приезде он устраивал для знакомых старожилов роскошный пир с настоящим мясом, настоящими овощами, и, насколько Жимо понимал, настоящим красным каберне. У Рюрика имелись связи среди буржей. Иногда залетные лихие люди приходили обижать население, и тогда старожилы сообщали Рюрику через какие-то их, старожилов, каналы, и на следующий же день никаких лихих в Авдеевке не оставалось. Жимо помнил, что он чем-то очень обязан Рюрику, но не помнил, чем именно.

Бывший заводской район, Авдеевка граничила с Комбинатом.

Комбинат – не фабрика, не завод, не склад. Если завод – обязательно кто-нибудь спросит, а что там, на заводе этом, производят; если фабрика – какой на фабрике текстиль выращивают; а если склад – что хранят? А слово «комбинат» снимает все вопросы. Потому что всем понятно – комбинат это. Строится ли новый дом, мостят ли новую дорогу – где? По соседству с Комбинатом. И все понимают. Даже живущим совсем рядом, даже обитателям Авдеевки, с территорией которой Комбинат граничит, не приходит в голову спросить – а что там внутри? Потому что там то, что бывает в комбинатах. Уточнения – для специалистов, остальным неинтересно.

К Комбинату подъезжали нашответы и грузовики, в Комбинат входили люди, и снова выходили – некоторых в Авдеевке даже знали по именам. От Комбината тянулись в разные стороны железнодорожные ветки, и по ним волоклись медленным ходом длинные составы с жестяными цистернами без надписей, каждый день. Комбинат жил полной комбинатской жизнью, а Авдеевка как захирела тридцать лет назад, так с тех пор и не поднялась. От некоторых заводов остались одни каркасы, другие все еще имели остаточные стены. Через потрескавшийся асфальт соединяющих дорог пробивалась местами упрямая трава. В воздухе Авдеевки всегда присутствовал какой-то неприятный, неестественный запах.

Моросил противный холодный дождь, и Жимо, волоча свои пожитки в мешке, спрятался от дождя под навесом перед входом в бывшую контору. Время стояло дневное, и в Авдеевке торчали только совсем немощные и больные. Остальные ушли на охоту. Если встать у самого угла то, несмотря на дождь и скучную серость в небе, света для чтения достаточно. Жимо выволок из мешка сборник пьес Шиллера, долистал до второго акта «Разбойников», и включился в действие, бормоча текст себе под нос. Объявлять имена героев перед репликами было глупо, он читал только авторские ремарки и диалоги. Сюжет его увлек, хотя он читал эту пьесу не первый раз; и он не заметил появления троих буржей – одного мужчины и двух женщин – и не успел спрятаться.

Вообще-то это несправедливо. Буржи на своей территории ограничивают площадь и количество мест, где может появиться ельник, а на территории ельников расхаживают свободно – те, кто не боится. Как вот эти трое. Впрочем, есть ельники здоровенные, которые тоже никого и ничего не боятся, кроме полиции и других ельников, тех, кто еще здоровеннее.

Мужчине было около сорока, толстая женщина выглядела чуть моложе, а другой женщине, крепкой и рослой, под тридцать, и им явно было что-то нужно от Жимо, и ему стало неприятно, потому как на добрые дела буржи ельников не ангажируют.

Рослая буржиха сказала:

– Привет. Тебя как звать-величать, сокол ясный?

Буржи любого уровня считают себя стоящими выше, чем ельники, на иерархической лестнице социума, и поэтому почти всегда прибегают к панибратскому обращению, когда им что-то нужно от ельника, потому что по их понятиям именно панибратский тон лучше всего выказывает дружеское расположение к нижестоящим.

Самая правильная манера поведения в компании буржей – поменьше говорить, тупить напропалую, на шутки не покупаться. Жимо некоторое время молча смотрел на рослую буржиху, потом скользнул глазами по толстухе, и остановил взгляд на бурже мужского пола, который сказал:

– Да ты не молчи, отвечай, парень.

Жимо спросил, слегка шепелявя:

– Пару купюр не одолжите? До получки.

Бурж ответил серьезно:

– Может и одолжим. Если поможешь.

Жимо сразу согласился:

– Помочь могу. Свободное время у меня сейчас есть, как раз. Я часто занят, а сейчас не очень.

Бурж вдруг вперился в него взглядом.

– Валериан? – спросил он. – А? Ты ведь Валерий?

Жимо не ответил, и не изменил выражения лица. Может и Валерий. А может не Валерий. Может Арсений или Амвросий, или Евстафий.

Бурж сказал:

– Валер, это же я, Виксель.