Квест в стране грёз (СИ) - Крылов Федор

Вместо этого она бросила мужу в лицо свои догадки и обвинения.

А в ответ — получила порцию усыпляющего газа. Точнее, парализующего, поскольку в последующее время Лиза оставалась в сознании, хоть и несколько помраченном.

Обездвижив ее, муж вызвал кого-то по телефону. Довольно быстро приехали несколько мужчин, в одном из которых она угадала охранника с работы мужа.

Потом ее везли куда-то, и не только ее, но и Дени. Путь занял совсем немного времени. Когда машина прибыла на место, ей что-то вкололи в вену, и она провалилась в черную пустоту.

Очнулась она, судя по смутному ощущению прошедшего времени, а также по изменениям в собственном теле, лишь через несколько дней.

Голова болела адски, а скоро она обнаружила, что и все тело болит — каждая мышца, каждая косточка, каждый участок кожи. Эта боль, похоже, и привела ее в чувство, хотя сила ее была такова, что сама по себе способна была вызвать обморок.

О том, чтобы пошевелиться, не могло быть и речи. Даже дышала она с трудом — слабые движения дыхательных мышц словно погружали ее в океан раскаленной лавы.

Потом загромыхала связка ключей, лязгнула железная дверь, и в камеру, где она была, вошли несколько человек.

Кто-то неизвестный засопел рядом, а затем прямо над ней, должно быть, всматриваясь ей в лицо.

— И долго это будет продолжаться? — спросил кто-то недовольным начальственным баском.

Ему ответил муж Лизы:

— До полного курса осталось две инъекции, Владислав Константинович.

— И что дальше? — брезгливо осведомился начальственный басок. — В утиль. Как и всех остальных?

— Нет, это исключено.

Голос мужа показался Лизе слишком самоуверенным. Он явно что-то знал, что не было известно его собеседнику.

— Что, жалко жену?

Короткий презрительный смешок.

— Мне плевать на эту суку. Я давно бы с ней развелся, если бы не ребенок. — В этой фразе можно было бы увидеть при желании проявление человеческих чувств, но только у Лизы такого желания не было и, как тут же выяснилось, совершенно обоснованно. — Если бы не даун, я никогда не вышел бы на новую модификацию.

— Но дауна ведь все равно придется списывать, — возразил начальственный басок. — Он уже не жилец.

— Черт с ним, — равнодушно ответил тот, кого Лиза даже по привычке не могла уже считать своим мужем.

— Можно сделать уколы? — осведомился новый, незнакомый голос.

— Валяй.

Лиза ощутила острую боль на сгибе локтя, но она быстро прошла. По телу, заглушая все ощущения, стала разливаться приятная убаюкивающая истома.

— У нее пролежни, — сказал тот, кто делал уколы.

— Черт с ней. Завтра введем ей последнюю дозу, а послезавтра — под нож. Будем исследовать нервные ткани.

— Она останется жива? — поинтересовался начальник.

Вопрос вызвал новую презрительную усмешку.

— А зачем? Нам понадобятся препараты. Много препаратов. Чем больше, тем лучше. Это ведь наш самый удачный образец. Я думаю, он стоит очень много денег. Но только не тогда, когда остается живым.

С тем они и ушли, а Лиза провалилась в новое беспамятство.

На этот раз он пришла в себя достаточно быстро.

Все тело болело, как и прежде. Хотя нет, все-таки, наверное, не так: Лиза смогла пошевелить пальцами, и боль, хоть и сильная, оказалась все же вполне терпимой.

Чуть позже она смогла даже открыть глаза, приподнять голову и оглядеться.

Она находилась в запертой камере, больше, впрочем, напоминавшей вольер. Стены, за исключением одной, были образованы толстыми железными решетками. Такая же решетка была и вверху, а настоящий потолок едва виднелся в темноте, очень высоко, метрах в тридцати или сорока над крепким деревянным топчаном, к которому Лиза оказалась пристегнута кожаными ремнями.

На стене рядом с топчаном была укреплена капельница. Через иглу, торчащую из вены, что-то поступало в ее организм.

Лиза рассудила, что это, скорее всего, раствор глюкозы. Возможно, в смеси с наркотическим веществом, которое все это время продержало ее без сознания.

Только сейчас наркоз почему-то перестал действовать.

Чувствовала себя Лиза просто ужасно, поэтому попытка освободиться от пут, которую она предприняла, представлялась актом чисто символическим, — ей нужно было засвидетельствовать перед самой собой, что ее дух не сломлен окончательно.

Тем не менее, ей показалось, что ремни, удерживающие руки, немного, совсем чуть-чуть, ослабли.

Она удвоила усилия.

С громким звуком ремень на правой руке лопнул.

Она рванула на себя левую руку.

Лопнул и левый ремень.

Теперь она могла сесть и заняться путами на ногах.

Голова сильно кружилась, все мышцы болели, руки дрожали от слабости, тем не менее она без труда разорвала ремни и на ногах — прежде чем сообразила, что, имея руки свободными, могла бы просто распутать эти широкие и толстые кожаные полоски.

Это удивило ее, но в то же время удивление было каким-то слабым, смазанным, мимолетным. Одна мысль, одна идея захватила ее в это время — Дени.

Дени.

Он был где-то здесь. Он был жив. Но …

Его собирались убить!

Как он выразился, тот человек с манерами мелкого начальника-бюрократа? Списать в утиль?

Фраза была произнесена совершенно привычным тоном. Списать человека в утиль для них было делом банальным, рутинным — всего лишь завершение технологического процесса.

И что это значит — пустить человека на препараты? Будто свинью на колбасу.

Дени!

Шатаясь от слабости и головокружения, Лиза подошла к двери, такой же решетчатой, как и стены, но в дополнение еще и отделанной, как и дверной проем, толстым стальным уголком.

Просто так, не отдавая себе отчета, в смутном ожидании чуда — вдруг они не стали закрывать замок на ключ, ведь их пленница полностью парализована и прикована к топчану — она ткнула дверь.

Та оказалась заперта, но, кажется, слегка подалась, словно замок, которым она была снабжена, оказался слишком хлипким.

Она толкнула чуть сильнее.

Дверь распахнулась с громким скрежетом раздираемого металла. Из замка на бетонный пол посыпались искореженные стальные детали.

Лиза вышла наружу, в огромное помещение с высоким потолком и пыльными непрозрачными окнами.

Только тут она обнаружила, что почти раздета. Она была в одном лишь белье. В камере, которую она покинула, ее одежды не было. Как не было и обуви.

Она посмотрела на свои босые ступни. На пол натекла лужица крови. Тогда она сообразила, что из ее левой руки торчит игла с обрывком пластиковой трубки — часть оставшейся в камере капельницы.

Вытащив иглу, она бросила ее на пол. Кровь шла еще какое-то время, потом кровотечение прекратилось.

Она пошла вдоль длинного ряда клеток.

Их было много. Может быть, несколько десятков. В некоторых были люди. Точнее, неподвижные человеческие тела на крепко сбитых деревянных топчанах.

Она проходила клетки. Одну за другой.

В каждой третьей или четвертой лежали люди.

Дени!

Ее сына не было нигде.

Впрочем, ряд клеток был длинным, а она начала осмотр далеко не с начала ряда: ее собственная камера находилась почти посередине.

Она уже хотела повернуть назад, но решила, что это будет неправильно. Надо проверить все камеры до конца.

Ей оставалось пройти, наверное, десятка полтора камер, когда впереди показались охранники.

— Стой! — скомандовал один из них.

У них были пистолеты, и все они были направлены на нее.

Она повернулась и побежала.

Сзади раздались крики, потом выстрелы.

Вокруг засвистели пули. Повинуясь инстинкту, она нырнула вправо, в проход между станками. Точнее, останками станков, поскольку с них, как она могла заметить, были сняты многие детали. Так что это были лишь остовы некогда работающего заводского оборудования, но они защищали от пуль, особенно если согнуться и бежать между ними, петляя.