Инна Кублицкая - На тихом перекрестке

…Судя по следам, найденным на месте преступления, убийца был один и действовал при этом весьма хладнокровно, но при этом был на удивление беспечен, чтобы не сказать, самонадеян — он, похоже, нисколько не скрывался и оставил четкие отпечатки подошв и массу так до сих пор и не идентифицированных «пальчиков». Реконструируя картину преступления, можно было достаточно уверенно предположить, что первыми были убиты женщина и мальчик, которых преступник просто расстрелял; оружие, к слову, тоже было не найдено и не идентифицировано по пулям. Младшего мальчика преступник вытащил из постели и перерезал ему горло. Мужчина в это время, видимо, отсутствовал — возможно, гулял на берегу у озера, где и встретил его убийца его жены и детей, и убивал долго и тщательно, судя по всему, не встречая особенного сопротивления. В качестве оружия убийства эксперты единодушно предполагали довольно большой нож с тяжелым и толстым лезвием; оружие слишком громоздкое, чтобы носить его при себе без определенной цели. Да и действовал убийца, как типичный маньяк, — его даже окрестили в газетах «Сент-Этьенским мясником». Вот только за все прошедшие годы «Сент-Этьенский мясник» не совершил больше ни одного убийства — за все пять лет не было зафиксировано ничего даже отдаленно похожего на его кровавый почерк.

Газетчики ничего не знали о девочке — Коэн не сообщил газетам эту деталь, исходя из соображений ее безопасности. Появление в деле девочки исказило всю достаточно логичную картину преступления. Скорее всего она гуляла вместе с мужчиной — было точно установлено, что на ней была и его кровь. Но то, как невероятно быстро она оказалась в городе, наводило на мысль, что кто-то отвез ее туда, что уже никак не вязалось с обликом маньяка, а попахивало групповым и тщательно, хотя и с непонятной логикой, подготовленным преступлением.

И уж никак не походил на маньяка Микаэль Кушлер — у Майка хоть и была дурная репутация, но алиби тоже было, причем твердокаменное алиби. Разве что он мог прикрывать кого-то, кто перевез девочку и передал ее Майку. Однако улик против него не было никаких.

Когда Майк показал место, где якобы нашел девочку, Коэн якобы удовлетворился его объяснением и отпустил Майка на все четыре стороны, сделал вид, будто направляется в метро, а сам, проследив за ним до ближайшего кафе, вернулся назад, чтобы показать продавцу табачного киоска, у котором Касслер по дороге на минуту остановился, фотографию. Расчет оказался верным — здесь все знали друг друга если не по имени, то в лицо, и Коэн легко выяснил, в каком доме живет этот парень, который чуть не каждый день покупает здесь сигареты. Дом, как и следовало ожидать, оказался именно тем, у стены которого Майк показывал «то самое» место, и совершенно не совпадал с адресом, указанным в карточке Майка. Расспросив удачно подвернувшуюся соседку, Коэн нашел и квартиру Майка и хотя и не законно, но без особого труда проник в нее — замок не открывался разве что на «пожалуйста».

Следы, оставленные в квартире, были настолько красноречивы, что воссоздать по ним картину случившегося не смог бы разве слепой. При свете дня Коэн обнаружил то, чего Майк не заметил в спешке ночью: следы на подоконнике, пятна крови, грязи и кирпичной пыли, лоскуток ткани, зацепившийся за гвоздь рамы. Осторожно, чтобы не смазать следы, Коэн выглянул в окно.

Вот тут-то и началась мистика.

Он увидел на узком карнизе отпечатки маленьких босых ног, взявшихся как бы ниоткуда; выше по кирпичной стене виднелись отчетливые свежие царапины, будто кто-то с силой провел жесткой тряпкой по многолетней пыли и копоти. Коэн посмотрел вверх, на крышу — исключено: на такую не подняться и оттуда не спуститься никому, кроме опытного альпиниста, да и то со снаряжением. Как же семилетняя девочка очутилась на карнизе? Создавалось впечатление, что ее зачем-то выставляли на карниз, а потом она сама вернулась в комнату. Именно выставляли, ведь следы были видны только возле самого окна, буквально на расстоянии вытянутой руки, не дальше. Не могла же она просто прилететь сюда и встать на карниз, как какой-нибудь голубь или воробей?

Первым побуждением Коэна было уйти, сделав вид, будто никогда здесь не был, оформить ордер на обыск и вернуться уже во всеоружии, с бригадой экспертов. Пожалуй, так и следовало бы поступить, но Коэн понимал, что никакой эксперт не скажет ему главного: кто это сделал? И зачем? Прояснить это мог только сам Майк Касслер. Значит, экспертиза подождет. Значит, следует браться за Майка — браться прямо сейчас, немедленно, пока он тепленький и ничего не подозревает.

И Коэн схватился за эту соломинку, остался ждать Майка. Хотя внутренним чутьем понимал, что вряд ли это что-нибудь ему даст: Майк ведет себя так странно только потому, что сам ошарашен и ничего не понимает.

Так оно и оказалось: Майк в отчаянии рассказал, как обнаружил девочку, и Коэн был вынужден ему поверить — так врать было глупо и невозможно; еще раз перепроверенное алиби подтвердило каждый его шаг, а экспертиза показала, что окно несомненно было разбито снаружи — словно девочка действительно невесть откуда появилась на карнизе и уже оттуда проникла в комнату; причем Майка в это время дома не было; ничего не дали и проверки соседей, от которых — хотя бы теоретически — могла бы пробраться девочка…

Вот и получается, что будущая Занни Шевальер неведомо каким, просто-таки мистическим образом, исчезла с озера Сент-Этьен и материализовалась на карнизе дома под окнами квартиры Микаэля Кушлера.

А теперь вот Дели явно намекает, что эти убийства как-то связаны с Вальпургиевой ночью. Чертовщина ведь!

Дели упомянула о разговоре, который вечером слышала в городке археологов. Вечерние беседы на открытом воздухе со стаканом вина или холодного пива — кому что нравится — были здесь в обычае, причем говорили вовсе не об одной археологии: болтали, сплетничали, трепались о чем угодно. В тот вечер разговор зашел о суевериях. Дели со смехом вспомнила случай на автозаправке около Дижона.

— Он, конечно, шутил, но…

— Вовсе не обязательно, — возразил профессор Жаккар. — Трудно представить, но в ведьм верят многие наши современники…

Поговорили об официально зарегистрированных колдунах и ведьмах, причем тот же профессор Жаккар с некоторой патриотической гордостью упомянул, что в Северингии живет некий Акил Героно, лучший в Европе специалист по магии и колдовству, хорошим знакомым коего он, профессор Жаккар, имеет честь быть, так что может лично засвидетельствовать глубокие познания старика в этих вопросах. Вспомнили спиритов и телепатов, потом поговорили о шаманах и языческих верованиях; не остались в стороне и германские предания о валькириях и норнах. Жаккар заметил, что германские народы в свое время испытали сильное влияние балтских племен.