Труфальдино (СИ) - Путилов Роман Феликсович
Кабинет на четвертом этаже, в котором размещались, как вещала табличка на двери, капитан Паткуль М. А., и старший лейтенант Косенко В. В., находился на последнем этаже старого здания постройки начала тридцатых годов и был похож на гроб — такой-же узкий и неудобный. Когда-то эти дома строились, как составная часть СоцГородка — жилья нового типа, где коммунарам давали только комнаты, туалеты были общими. Кухонь не было, есть коммунару полагалось в общей столовой. Постепенно дома нового быта превратились в обычные общежития, вот только одно меня смущало — я не был уверен, что мой двуспальный матрас в эту комнату войдет по ширине.
— Вы кто? — из задумчивости, как развернуть матрас, меня вырвал громкий голос одного из присутствующих мужчин, того, что сидел за канцелярским столом.
— Меня вызвали.
— Документы давайте.
Я протянул пропуск на завод.
— Ага! — картинно обрадовался мужчина за столом и повернулся ко второму, что сидел на широкой лавке, напротив стола.
— Это по заявлению об угрозе убийством, помнишь я тебе рассказывал.
Второй, с лавки, взглянул на меня с каким-то гастрономическим интересом.
— Присаживайтесь. — он похлопал по поверхности лавке рядом с собой и чуть отодвинулся так, чтобы я сел напротив столоначальника.
— Здрасьте. — я плюхнулся на жесткие деревяшки: — А вы кто?
— Там, на двери кабинета написано. — отрезал столоначальник, достав из сейфа толстую, потрепанную папку и уткнувшись в нее.
— Я прочитал, что на двери написано. У меня вопросы…
— Заткнись, а? — ласково прошипел мне в ухо мой сосед по лавке, так, что его дыхание обожгло мне ухо: — Когда тебя спросят, тогда и будешь вопросы задавать.
— Но я…
— Миша, может ему пиздячеков дать, а то он ведет себя неправильно. — сосед по лавке либо меня не возлюбил, либо был сегодня «злым полицейским».
— Это товарищ просто не понял, куда он попал. Ты, Володя с ним поаккуратней будь, он юристом работает.
— А, понял. Юрист-дебошир. — хохотнул Володя: — Скажите, Альберт Михайлович, если он под суд пойдет, то ему разрешат юристом работать.
— Нет. — пристально глядя мне в глаза, протянул Альберт: — Сразу запрет на профессию, по крайней мере, на несколько лет.
— Так что тогда мы с ним разговариваем. — картинной развел руки Володя: — Давай, бери скорей объяснение и дело следователю отдавай, пусть с ним следствие и суд разбирается.
— Нет, я так не могу. –самым сердечным тоном ответил своему товарищу Альберт Михайлович: — Парень молодой, жить только начинает. Зачем мы ему сразу биографию портить будем?
— Правда? — мой новый друг повернулся ко мне за подтверждением.
— Что правда? Извините, я прослушал, задумался. — я пожал плечами.
— Видишь, Альберт Михайлович, он нас совсем не уважает и даже слушать не считает нужным. — со скорбным ликом святого с иконы, пожаловался Володя: — Я же говорю, давай его к следователю. Он какой-то недалекий и, поэтому, нет смысла человеку жизнь его облегчать.
Я сидел на лавке, старательно хлопал глазами, вертя головой, старательно изображая напуганное лицо и, громко ржал в душе. Эти клоуны, ой, извините, коллеги, старательно «пробивалии» меня, что я, безусловно, делал бы на их месте, пытаясь выяснить, что за фрукт им попался сегодня и достаточно ли он созрел.
— Э-э… — протянул я: — Извините, не знаю, как к вам обращаться… Вы мне вообще объясните, что здесь происходит и тогда я с удовольствием выслушаю ваши советы, как нам жить дальше. Мне лишние неприятности не нужны, и на работе мне никакое уголовное дело нежелательно…
— Вот видишь, Володя, человек не совсем тупой, готов к сотрудничеству…
Ты же готов⁈ — мужчина внезапно подскочил и гаркнул мне прямо в лицо.
Я от неожиданности вздрогнул и кивнул головой, выражая полную готовность.
— К нам, в районное управление внутренних дел поступило заявление гражданина Кошкина… Знаете такого? О том, что несколько дней назад вы, в присутствии свидетелей, будучи в его квартире, угрожали ему убийством, а потом подговорили еще несколько человек, которые избили его на улице. Что вы можете сказать по данному поводу?
— Не было такого, врет все Кошкин. Я ему сказал…
— Минутку, уважаемый… -сказал Альберт таким тоном, что я ясно понял, что уважения ко мне милиционер не испытывает: — Я не собираюсь вас уговаривать, или сверятся, кто и что сказал. Пусть с вами следствие возится. Меня интересует только одно — вину свою вы признаете или нет. Если вину признаете, я готов пойти к вам навстречу и помочь выпутаться из этой неприятной м=ситуации с наименьшими потерями.
— Конечно, я вину не признаю. — я посмотрел на собеседника, как на идиота.
— Я вам очень советую очень подумать. — с видом всепрощающей матери, грустно и кротко сказал мне собеседник: — Завтра придете, принесете характеристику с места работы и с места жительства. И еще раз подумайте. Все-таки, судимость, которая на всю жизнь, обыска, допросы родственников. Вот вам это надо?
Я старательно помотал головой, показывая, что обысков и судимостей я не люблю.
— Ну вот видите… — широко и искренне улыбнулся Альберт: — У нас с вами уже общая позиция выработалась. Завтра приходите и приносит перечисленные документы. Давайте, бегите.
Вдохновленный ласковыми словами я коротко попрощался и двинулся на выход из этого, негостеприимного, учреждения.
Из милиции я заехал к родителям, посидел у них несколько часов и лишь в десятом часу поехал домой.
Когда моя машина заруливала во двор, из стоящей возле подъезда салатной «волги» с черными «шашечками» на боку, выскочил человек и с рыданиями бросился ко мне.
— Лена! Лена, ты что? Что случилось? — я пытался заглянуть в лицо, что-то горячечно шепчущей, девушке, но не мог оторвать ее от себя.
— Эй, голубки, потом обниматься будете. — раздалось за моей спиной:
— Деньги давайте, а потом делайте, что хотите.
— Какие деньги? — я обернулся к выбравшемуся из машины мужику лет сорока, одетому в распахнутую на груди куртку из тонкой кожи и норковую кепку.
— Деньги, семьсот рублей. Она со мной через весь город проехала и уже два часа я с ней во дворе сижу.
Я обернулся к Лене, она прошептала, что у нее денег не было а таксист ее не отпускал.
Я подошел к машине и заглянул в кабине — счетчик как раз провернул очередную циферку в черном окошечке и на циферблате появилась цифра «сто двадцать рублей четырнадцать копеек».
— Ты на счетчик даже не смотри, они давно уже не используются, у нас цены давно договорные.
— Триста рублей. — я отсчитал купюры и протянул х водителю: — И хорошего вам вечера.
— Так дело не пойдет. — таксист сгреб деньги из моей руки и сунул из в карман брюк: — Давай, оставшиеся деньги.
— Товарищ, езжайте себе спокойно, я с вами рассчитался по двойному тарифу.
— Слышь, пацан, я сейчас пацанов кликну…- водитель кивнул на антенну, торчащую из крыши «волги»: — они подъедут и мы…
— Как подъедут, так все здесь лягут. — я приподнял куртку, показав кобуру: — И каждый будет сжимать в руке монтировку. А если ты еще хоть слово тут произнесешь, то я завтра скажу старшине Орлову, знаешь такого? Так вот, скажу и ни ты и никто из твоей колонны на стоянке у железнодорожного вокзала клиентов брать не сможете, и все твои коллеги будут знать, что всю эту свару заварил ты. Так как мы с тобой поступим?
— Ты мент? — таксист досадливо сплюнул на влажный асфальт: — сразу бы сказал.
— Эй, товарищ. — я окликнул мужика, когда он садился в машину, и кивнул на свою «Ниву»: — Если с моей машиной что-то случится, то с твоей все случится вдвойне. Услышал? Вот такая вот арифметика.
— Ну, что случилось? — я поставил перед, вздрагивающей всем телом, Леной, большую кружку с чаем и сел на стул, напротив девушки.
— Ты нашего физрука помнишь? — Лена сделала маленький глоток, после чего подняла на меня глаза: — Он сегодня подошел ко мне, долго ругался, потом сказал, что ему надоело, что я его динамлю, что я ему должна и сегодня я к нему домой должна поехать.
