Качели времени. Мама! - Тамара Егоровна Кореневская
Я пошатнулся, и вцепился в того, кто стоял рядом. Это оказалась сестра. Она посмотрела на меня красными от слез глазами, и я впервые заметил, как похожа она на маму.
— Я в последнее время так мало была с ней. — сказала Александра каким-то чужим, слишком взрослым, голосом. — Все откладывала на потом. А теперь не будет «потом». Будет только «поздно».
С другой стороны раздался горький плач. Я повернул голову. Маленький Антей ревет, размазывая слезы крошечными кулачками по щекам. Такой малыш — а уже понимает, что случилось непоправимое. Тетя Саша, у которой он сидит на руках, тщетно пытается успокоить моего брата. Перехватив мой взгляд, она погладила меня по голове, и отвернулась, пряча слезы.
Мои глаза невольно снова скользнули к матери, хотя видеть эту картину я хотел бы меньше всего на свете. Мама лежала в красном гробу, накрытая красным же покрывалом — таковы традиции на Эдеме. А у изголовья сидит отец. Точнее, сначала я даже не понял, что это за старик сгорбился на стуле.
Папа, как и мама, выглядит младше своих лет. Всегда веселый, подтянутый, с прямой, как стрела, спиной. А на гладком красивом лице морщинки появляются только когда он смеется или улыбается — несколько лучиков в уголках губ и глаз, сияющих энергией, любопытством, жаждой жизни.
Сейчас же в его взгляде будто потух свет. Тусклые глаза уставились перед собой, на лбу залегла длинная и глубокая морщина, у рта — горькая складка. Даже цвет лица изменился — сероватый, безжизненный. Папа и правда разом постарел лет на сорок.
Я подошел к отцу, обнял его. Он, кажется, даже не понимая, кто рядом с ним, машинально погладил меня по голове. И такой привычный, частый жест в этот раз был каким-то новым. Он едва коснулся ежика моих волос, а потом рука соскользнула, и безвольно повисла. С уходом мамы папа лишился всех сил.
Люди стояли вокруг, тихо переговариваясь. Какая-то незнакомая мне старушка было потребовала, чтобы отец или мы, дети, сказали речь, но тетя Саша ее быстро оборвала. Потом началось самое страшное. Какие-то крепкие парни взяли гроб, и опустили его в глубокую яму. Я посмотрел на дыру в черной земле, которая показалась мне бездонной, и понял: все сейчас закончится. Маму туда опустят, и я ее никогда больше не увижу.
Никогда она больше не улыбнется, не обнимет нас всех. Удивительно, как хватало ее тонких нежных рук, чтобы бережно обвить всех троих своих детей. Больше она не будет весело напевать на кухне, звать нас к столу. Не будет кружиться в танце с папой, радоваться нашему возвращению из школы, сидеть с нами вечерами. Не будет больше этого ничего. И сейчас я едва могу поверить, что вообще дальше будет жизнь. Кажется, что вместе с мамой хоронят и всех нас.
По обычаю, уже земному, все мы кинули в яму, куда опустили гроб, по три горсти земли. Потом те же парни взяли в руки лопаты. Звук, с которым земля падала на крышку гроба, оказался невыносимым. Я отвернулся, разревелся, и уткнулся лицом в плечо сестры. Нас обняла тетя Саша, державшая плачущего Антея. А папу поддерживали одновременно его старший брат и наш дедушка. Бабушка Эригона подошла, обняла меня и сестру. Небольшой кучкой мы стояли, отвернувшись от могилы, пытаясь не слышать этого страшного звука, с которым падает земля. И, хотя неподалеку были люди, которые пришли попрощаться с мамой, мне показалось, что мы остались одни в мире. Да, мы все и правда остались одни. Без мамы уже не будет так, как было раньше. И не будет счастья.
Когда все было закончено, мы долго стояли у свежего холмика. На него поставили фотографию — улыбающаяся, с открытым взглядом, мама с любовью смотрела на нас. Я смотрел, не в силах оторвать взгляд от ее лица.
Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг я почувствовал, как кто-то тянет меня за руку. Посмотрел — Саша.
— Пойдем. — сказала она. — Надо идти, милый.
Я огляделся. Дедушка и дядя Алекс вели отца. Бабушка — Александру, которая несла на руках маленького Антея. Я пошел за тетей Сашей.
По пути ко мне подошла давешняя старушка.
— Держись. — наставительно произнесла она.
— За что? — не понял я.
— Ты теперь должен быть сильным. Опорой своему отцу.
— А кто будет опорой мне?
— Отойдите. — произнесла Саша, прежде чем старушка ответила. — Отойдите от ребенка. Пойдем, Оксинт. Не слушай ее.
Она обняла меня, и мы пошли следом за остальными.
Глава шестая. Масштабы бедствия
Я ощутил вдруг, что мне не хватает воздуха, судорожно вдохнул, моргнул, и вдруг обнаружил себя в своей комнате. Ошарашенно огляделся по сторонам. Как? Я же только что был на кладбище, а мама… Мама!
— Мама! — закричал я, вскакивая с кровати. — Мама!
Три секунды сохранялась тишина, и это время показалось мне вечностью. Но тут вдруг я услышал легкие мамины шаги, которые не спутаю ни с чьими другими.
— Что такое, мой хороший? — спросила мама, появляясь на пороге.
Волосы ее распущены по плечам, на которые мама накинула легкий халат, торопясь ко мне. Я ее разбудил. Устыдившись того, что маме пришлось из-за меня вскакивать посреди ночи, я все же, не в силах побороть свои эмоции, подбежал к ней и крепко обнял, а потом разревелся.
— Оксинт, что такое? — испугалась она.
— Малыш, что с тобой? — услышал я голос отца.
— Мне приснилось, что тебя не стало. — выдавил я между всхлипываниями.
Мама крепче прижала меня к себе, и я почувствовал, как отец нас обнял.
— Страшный сон, малыш. Очень страшный. — сказал он. — Но это просто сон.
— Я тут. — вторила ему мама. — И никуда не денусь.
— Что происходит? — кажется, мы разбудили Александру.
В комнате становилось многолюдно.
— Оксинту приснился страшный сон. — ответил ей папа.
— Милый, пойдем. Поспишь с нами. — предложила мама.
— И я хочу! — мигом сориентировалась сестра.
— Пойдемте. — рассмеялся отец.
Всей толпой мы пришли в родительскую спальню, где в своей кроватке сидел заспанный Антей, и недоуменно на нас взирал. Папа достал его из колыбели, и тоже положил на кровать. Мы устроились все вместе, я взял мамину руку в свою и
