Надежда Попова - Ловец человеков

— Да… — чуть слышно подтвердил Гессе. — Я думал — все пройдет; но это никак не проходит. Я… Это, наверное, было бы смешно, если б не было так нелепо: инквизитор, который боится огня настолько, что не может просто затушить свечу, потому что обливается холодным потом при одной лишь мысли о том, чтобы приблизиться к ней…

— Все это… На тебя просто слишком многое свалилось за эти дни. Я не буду говорить (не знаю), надломило ли, но… Послушай, — словно решившись, заговорил наставник уже увереннее. — Ведь, кроме следователей, Конгрегации нужны разные люди. В главном архиве есть места; это хорошая, спокойная служба, которая не связана с риском потерять жизнь и здоровье, это не менее необходимо, чем быть следователем…

— Вы хотите засадить меня за бумажки? — неожиданно резко для самого себя перебил Курт; смутился, понизив голос, но взгляда не отвел. — Это значит, вы отстраняете меня от следовательской службы? Полагаете — я снова струшу в опасной ситуации?

— Господь с тобой, это не наказание — ни в коем случае. И я не приказываю тебе все оставить и сесть, как ты выразился, за бумажки. А уж тем более — не хочу сказать, что теперь не доверяю тебе, что со следующим делом ты не справишься. Я всего лишь хотел, чтобы ты подумал, не хочешь ли ты сам оставить столь… беспокойную службу. Только лишь.

— Если решение за мной, то — нет, — ответил Курт, ни на мгновение не задумавшись. — Если у меня есть выбор, то я хочу сказать сразу: не буду даже думать. После… всего, что было, я тем более не желаю уходить — в архив ли или куда бы то ни было еще.

Наставник вздохнул, осторожно положив ладонь на его перевязанную руку, и заглянул в глаза.

— Не из жажды ли отмщения ты так решил? — спросил отец Бенедикт тихо и почти грустно. — Мне было бы неприятно узнать, что твое единственное желание — продолжать службу только ради надежды когда-нибудь расквитаться с тем, кто так исковеркал твою жизнь.

— Нет, — ответил Курт сразу же; помолчав, пожал плечами и поправился, уже тише и спокойнее: — Точнее… Нет, все равно — нет. Это не желание мести. Надеюсь ли я когда-нибудь увидеть этого человека снова? Да. Буду ли я искать его? Да. Стану ли добиваться наказания для него? Да, несомненно. За то, что он сделал со мной, за то, что я позволил сделать с собой? Нет. Просто… Такой человек не должен гулять на свободе. Забудьте обо мне; подумайте, он вовлек целую деревню в бунт и бросил их на растерзание нам и герцогу. Во многом они виноваты сами, но подтолкнул их именно Каспар. И, повторяю, бросил. Бруно… вне зависимости от моего отношения к нему… был обманут и тоже предан им. И что касается меня: я не желаю мстить ему за то, что было сделано именно со мной. Он поднял руку на следователя Конгрегации, и сделал это легко, не задумавшись. Хотя знал, не мог не знать, что бывает за такое. Может, это говорит о его бесстрашии — ради каких-то идей, которые, по его мнению, стоят и жизней других, и его собственной. Возможно, за ним сила, в чьей защите он уверен настолько, что не боится гнева Инквизиции. А возможно, он уже совершил множество такого, перед чем даже убийство следователя — мелочь, эпизод на фоне всего остального. В любом случае Каспар должен быть остановлен, и я не смогу просто сидеть и перебирать бумаги и свитки, пока он где-то, жив и здрав. А кроме прочего, я просто обязан найти его, потому что, когда бы это ни случилось, пусть видит меня, пусть видит, что… Да, минута слабости, малодушие, как бы это ни назвать — пусть видит, что я через это прошел; не именно я, а один из нас. Если я оставлю службу следователя, это будет значить, что я испугался — не на минуту, а на всю жизнь. Это будет значить, что я убежал — и от него, и от всего, что за ним стоит. Это будет значить, что он — победил, понимаете?

— Понимаю, — после недолгого молчания кивнул наставник. — Все понимаю, и это хорошо, что ты решил так, — я могу гордиться своим воспитанником. Однако я снова повторю тебе то, что уже говорил: я последний, кто станет тебя осуждать, если ты захочешь изменить свое решение. Помни об этом, когда ты оправишься и придет время вернуться к службе. Тогда мы поговорим об этом опять, и я не хочу, чтобы ты, помня свои слова сегодня, побоялся показаться предателем снова. Впереди еще есть время, и мне бы хотелось, чтобы время это ты потратил в том числе и на то, чтобы еще раз подумать.

— Как скажете, отец, — без особенного желания отозвался Курт. — Я подумаю. Но уверен, что останусь при прежнем мнении.

— Не будем спорить, — примирительно возразил наставник, поднимаясь.

Оставшись наедине с собой, Курт еще некоторое время лежал неподвижно; он не думал о только что прошедшем разговоре, и вообще ни о чем. В голове было пусто, как и на душе, — ни мысли, ни звука, ни движения.

Спустя минуту он поднялся, презрев указание лекаря; неспешно оделся, морщась от занывших ран, и вышел в полутемный коридор. Вокруг царила пустота; в академии был самый разгар учебного дня, и майстер инквизитор стоял в полном одиночестве — неподвижно, напряженно глядя в пламя светильника на стене. Ладони сжались в кулаки, а на лбу снова выступила испарина, когда он сделал один-единственный шаг вперед, остановившись напротив чаши на длинной изогнутой ножке.

Для того чтобы протянуть руку, потребовалось невероятное усилие; на фоне пламени пальцы показались прозрачными, светящимися, горящими изнутри…

Курт отшатнулся, сделав невольно два шага назад, все так же глядя на пламя, а потом развернулся и быстрым, почти бегущим шагом вернулся в келью лазарета.

Эпилог

— Вы провалили дело, друг мой. Все вышло не так, как планировалось.

— Я знаю. Никто не убережен от досадных случайностей.

— Постыдились бы. Вашей досадной случайностью был выпускник, мальчишка! Вы должны были добить его, а не устраивать выступления с огнем! Что вы смеетесь?

— «Добить его»…

— Не вижу ничего смешного.

— Забудьте. Это останется нашим с ним маленьким секретом…

— Можете с ним посекретничать при случае, вам обоим найдется что вспомнить. Что? Вы этого не ждали?

— Неужто выжил?

— Да, и скоро вернется к работе.

— Надо же. Не просто упрямый звереныш, еще и живучий… Что это?

— Копия протокола его допроса. Которого бы не было, если б вы не валяли дурака. Прочтите, это весьма занимательно.

— Хм… Одно несомненно — в некотором смысле, с вами приятно работать.

— Не могу ответить тем же.

— Вам надо отдохнуть. Вы какой-то нервный… В конце концов, что вам не так? Мы почти добились того, что планировали. С поправками, конечно… Конгрегация, так или иначе, совсем уж сухой из воды не вышла. Слухи идут. Многие считают, что в Таннендорфе инквизиторы перевешали пару десятков крестьян за то, что они пытались спасти своего барона от ложного осуждения. И это еще самое слабое обвинение.