Андрей Уланов - Никакой магии

Сдачу с таннера кучер отсчитывал, как мне показалось, целую вечность — медными грошами и полугрошами, затертыми до такой степени, что номинал можно было определить лишь по размеру монеты. При этом он все время боязливо косился на дальний конец улицы, а закончив расчет, сразу же принялся ворочать карету. Через полминуты о нем напоминала лишь протянувшаяся от лужи к луже колея и затихающий вдали стук подков.

— Как-то здесь… пустынно, — брат Винсент откинул капюшон плаща-домино и огляделся по сторонам. Монашескую «форму» он надел впервые за время нашего знакомства — скорее всего, решила я, как единственную альтернативу лабораторному халату. Занятно — в мешковатом плаще, обычно размывающем очертания фигуры, брат Винсент, наоборот, казался стройнее.

— Узнать бы дорогу…

Монах, приподнявшись на носках, попытался заглянуть за соседний забор. В ответ донеслось звяканье цепи, низкий клокочущий рык и недовольный гогот разбуженных гусей. Винсент с похвальной для лабораторного сидельца быстротой взмахнул, словно громадная ночная бабочка, широкими рукавами-крыльями и отпрыгнул от забора, лишь чудом не растянувшись посреди лужи. В тот же миг доски опасно затрещали, прогибаясь от удара тяжелых когтистых лап.

— Кажется, нам тут не рады.

— А вы иного приема ждали в Голдентауне, да еще в самое краснолуние? — удивилась я. — Лучше поблагодарите вашего Творца, что хозяева не поприветствовали нас мелкой дробью.

— Наверно, вы правы, мисс, — Винсент провел рукой вдоль глаз, явно пытаясь нащупать отсутствующие очки. — Но как же нам найти «Дырявую кружку»?

— По звукам, — мрачно сказала я. — Наверняка кабак — единственное место, где в этот час так громко не спят.

Громко и отвратительно, стоило бы добавить. В заведении наяривали — назвать этот процесс как-то иначе я не могла — целых три волынки, причем каждый «музыкант» старался перещеголять конкурентов по части громкости. Говорить о какой-то мелодии, разумеется, не приходилось даже отдаленно — что ничуть не мешало двум пьяным компаниям вести столь же громогласное соревнование по хоровому пению.

Берег, принимай обломки,Мертвых похоронит враг!Скроют от людей потемки«Подвиги» морских бродяг.

Уже в тот момент у меня возникло нехорошее предчувствие. По своему прежнему опыту я рассчитывала, что за полночь в кабаке останется не больше дюжины завсегдатаев — и большая часть из них будет уже храпеть под столами. Но судя по доносящимся звукам, в «Кружке» не меньше восьми глоток еще были способны извергать относительно членораздельные слова. Правда, часть голосов казались женскими — прокуренными, испитыми, но все же недостаточно низкими. Если…

Довести мысль до конца я не успела.

— Кажется, здесь.

Кард не ошибся, кабак устроили над водой — в остове корабля, соединенного с набережной мостом шириной в две ободранные доски. К тому же ровно посреди мостика присел, раскорячившись «в позе орла», один из посетителей. Добавить к исходящему от реки зловонию он мало что мог, но искреннее старался.

— Я закурю!

— Конечно, мисс Грин, как пожелаете. А я пока спрошу, туда ли мы пришли.

— Там вывеска над входом, — пробормотала я, но мой ответ растворился в отчаянном скрипе досок. Сидевший на мостике страдалец поднял голову — и выпучил глаза еще больше.

— Прошу прощения, брат в Творце. Скажи, это достопочт…

— Ы-ы-ы-в! — протяжно выдохнул «брат», делая руками странное движение, будто пытаясь оттолкнуть монаха — и, не удержав равновесие, свалился в воду. На миг я испугалась, что Винсент бросится следом, спасать заблудшую душу. К счастью, глубина оказалась не больше фута — бестолково побарахтавшись пару секунд, человек встал на четвереньки и, даже не пытаясь подтянуть штаны, по-жабьи запрыгал вдоль берега.

— Кажется, он чего-то испугался, — удивленно констатировал монах. — Но я ведь просто хотел узнать…

— Идемте, брат Винсент, — устало вздохнула я. — Давайте уже разберемся с этим делом.

Сначала замолкла первая волынка — измывавшийся над ней человек восседал на столе как раз напротив двери. И словно круги по воде, сквозь клубы табачного дыма по «Дырявой кружке» начала расходиться тишина — обрывался стук шаров для новуса, бросаемых костей, чавканье, бульканье, приглушенный шепот и пьяные выкрики. Финальным аккордом стал поднос в лапищах высокой, не меньше шести футов, полуорки — выйдя из-под лестницы на второй этаж, она увидала нас — и, раскрыв рот, упустила на пол дюжину кружек и мисок, с грохотом раскатившихся во все стороны.

Зря мы сюда пришли.

Я начала считать, затем сбилась. Начала снова, пропуская раскрашенных, как тропические птицы, девок, музыкантов, разносчиц и просто тех, кто выглядел слишком пьяным, чтобы представлять угрозу…

…и все равно счет выходил слишком большим.

— Мир вам, братья и сестры! — Винсент поднял ладони. — Мы явились, дабы переговорить с хозяином этого дома, известным как Десятый Мешок.

На пару мгновений в кабаке повесила ошеломленная тишина. Ее расколол приступ истерического хохота.

— Ой-е, не могушеньки, — визгливо крикнула одна из раскрашенных девиц, хватаясь за живот и сгибаясь едва ли не вдвое. — Ой, держите меня. Монашек с эльфой являются в «Дырявую кружку» и спрашивают, ох-хи, Мешка. Ой-я-я, расскажи кому, не поверят, скажут, черной травки нанюхалась!

Смех послужил сигналом — большая часть собравшихся в кабаке принялась ржать, тыча в нашу сторону пальцами, кружками с элем и полуобгрызенными костями. Приступ веселья не коснулся только угрюмой троицы у стойки, стеклянно уставившейся в потолок девицы в углу и застрявшего под игральным столом гнома.

— Святоше мешок на башку и за борт! — тип в рваной фуфайке отложил кий и зычно высморкался на пол. — Ежли впрямь верный слуга Единого, выплывет. А ушастую на стол. Давно, г-гы, хотел узнать, как там у них чего устроено, да никак случая не было.

— Не-е, Блейни, не-е… — второй игрок обошел стол, звучно хлопнул подтяжками по жировым складкам на пузе — и тут же в руке тускло сверкнуло лезвие ножа. — Святой поросеночек мой. Уж я с него рясу-то спущу, заодно с кожей.

Подхлестнутое адреналином сердце бешено колотилось в груди — но при этом ноги словно приросли к грязным доскам, и я могла лишь зачарованно наблюдать, как блестящая полоска стали рисует в воздухе замысловатые руны, все больше приближаясь к Винсенту.

А потом вдруг что-то мелькнуло — слишком быстро, размыто из-за скорости даже для эльфийских глаз — и толстяк отлетел назад, обрушив стол. Громко икнул, повернул голову и, явно не веря ни глазам, ни ощущениям, ошалело уставился на свою правую ладонь, прибитую ножом точно посредине игрового поля.