Дарья Зарубина - Носферату

— А адуктоывёсв о хялйеткокхитэетеанз? — задал я мучивший меня вопрос.

Старушка хихикнула и лукаво посмотрела мне в глаза.

— Откуда в коктейлях разбираюсь? Да я вообще-то, мой мальчик, не родилась старой благопристойной развалиной. Были, что называется, и мы рысаками. Пивала я «Белую перчатку». И не раз. Но не с непривычки. И не до положения риз. А вы, как дети малые…

И Полина Родионовна медленно пошла наверх, шаркая пестрыми тапками.

— За мной, Панург. Ваша драгоценная уже видит седьмой сон. И можете не волноваться, вам с утра будет значительно хуже, чем ей.

Мне действительно было хуже. Настолько, что я не сразу смог понять, почему нахожусь не в своей постели, а лежу, трогательно свернувшись в позе эмбриона, на полу возле изголовья Анниной кровати.

— Ферро, объясин, то есть объясни, что ты тут делаешь? — нетерпеливо трясла меня за плечо Анна, слегка запинаясь в словах и стыдливо натягивая одеяло до самых плеч. — И почему ты одет?

— Ты хотела сказать, почему ты раздета? — поправил я, пытаясь подняться с пола настолько осторожно, чтобы моя голова не взорвалась, как наполненный водородом воздушный шарик, о который не очень удачливый дурак решил потушить сигарету.

— Нет, Ферро, — решительно сказала она, старательно заглядывая мне в глаза, — то, что ты в моей комнате, а я раздета, меня совершенно не удивляет…

— Ты хочешь выяснить, не воспользовался ли я твоей вчерашней слабостью в своих низменных целях?! — поддразнил я.

Анна тряхнула головой, и ее длинные светло-русые волосы закрыли плечи.

— Нет, Носферату, я хочу выяснить, не воспользовалась ли я сама своей вчерашней слабостью? И перестань улыбаться, мне не до шуток. Между нами что-нибудь было?

Я почувствовал, что с каждой ее возмущенной репликой силы возвращаются ко мне, головная боль отступает и я вполне готов продолжить утреннее развлечение и довести следователя из отдела преступлений в сфере искусства Анну Моисеевну Берг до белого каления.

— Анечка, — прошептал я ей на ухо, нежно касаясь губами мочки и осторожно стягивая за край одеяло, — между нами было столько всего, что так просто и не расскажешь… Так что лучше и не спрашивай, вставай с кровати, одевайся и пошли завтракать, а то что-то от вчерашних напитков во рту совершенно не фиалковое послевкусие…

— А ты попробуй, расскажи, — огрызнулась Анна, возвращая на прежние позиции изрядно сползшее одеяло, — а я подумаю, одеваться мне в твоем присутствии или переругиваться с тобой из-за двери. Ну, что же между нами было?

— Во-первых, — медленно отступая к двери, начал я, — твое одеяло, мой пиджак, брюки, рубашка…

— Гнусная вампирская пакость, — взвизгнула Анна, вскочив и одной рукой придерживая одеяло, другой подхватила подушку и швырнула в мою сторону. — Жди внизу, готовь кофе, чудовище, — услышал я уже из-за двери и медленно побрел по лестнице вниз, стараясь без особенной надобности не тревожить больную голову. Только в дверях кухни я понял, что наша гостеприимная хозяйка, с которой после вчерашнего мне было несколько страшновато встречаться, уже встала. Я услышал из-за двери ее тихое бормотание и тяжелый старческий вздох.

— Гробы, гробы… и только я, старая мухомориха, все живу… — прошептала она, не отрывая глаз от черной пучины кофейной чашки. — Заходите, Носферату Александрович, я все равно слышала ваши шаги, так что придется начинать утро в моей не слишком приятной компании. Тем более что и Анна Моисеевна уже спускается. Поверьте моему опыту, нет такого человека, который наутро после «Головы сарацина» мог бы передвигаться бесшумно. Надеюсь, вы уже способны изъясняться более-менее понятно?

— А что это вы сегодня, Полина Родионовна, с утречка о гробах? — с удовольствием вдыхая запах хорошего крепкого молотого кофе, вопросом на вопрос ответил я, подсаживаясь к столу.

— Так вот, — покачала головой старушка, пододвигая мне пустую чашку, тем самым давая свое царственное благословение на утренний кофе, — документы вам пришли, Носферату. Там, на столике в прихожей. Но вы не торопитесь смотреть. Посидите немного, выпейте кофейку…

Полина Родионовна накрыла мою руку морщинистой старческой ладонью. Я понял, что это был не только ее «гроб». И у меня имелось слишком мало вариантов, чтобы надеяться, что это ошибка.

На Гриане существовал странный, даже забавный закон: «О лице посмертного доверия». Когда-то Машка, уж не знаю, из каких побуждений, вместе с мэром Рости продвигала его на восьмом материке, и на заводах Марь было модно заполнять форму, как ее называли в народе, «о допуске к телу». Проще говоря, человек указывал список людей, которые в случае его смерти получали неограниченный доступ к информации относительно причины, времени, обстоятельств смерти, должны были быть информированы о ходе и результатах следствия, если таковое ведется. А также могли провести собственное независимое расследование, если дело не было возбуждено или результат следствия не явился для данного лица достаточно убедительным.

Похоже, на столике в прихожей лежала в куче сопроводительных документов одна из таких форм, в которой чьим-то, по всей видимости, очень знакомым почерком было вписано мое имя.

Я почему-то подумал, что это Машка. Поэтому в первую минуту заметил только, что ошибся. Что имя человека, решившего доверить мне расследование своей смерти, начиналось не с буквы М, а с какого-то другого грианского крючка. А потом подступила тошнота. И какая-то странная отрешенность. Теперь на этой планете у меня тоже был один гроб. Гретхен.

— Ферро, — осторожно позвала меня Анна, и по сочувственной интонации ее голоса я понял, что пожилая сорока Стерн уже распространила свежую новость, пожалуй, добавив, что я убит горем.

На самом деле такого крепкого на голову парня, как я, не так-то просто убить. Носферату Шатов контужен, но не побежден. Иначе какой был смысл вписывать мое труднопроизносимое имя в форму с бодрым названием «допуск к телу». Но я не хотел видеть ее тело. Не хотел видеть тело, в котором для меня больше не было ничего родного.

— Ферро, — снова произнесла Анна тревожно.

— Зови меня Аурелиано, — ответил я, стараясь ободрить ее. В конце концов, даже в том случае, если коса одной требовательной худощавой старухи просвистела совсем близко от твоего уха, есть повод для радости — ты еще способен слышать, а значит: она не за тобой.

— Ладно, Ферро, ты как? — Анна положила руку мне на плечо. Я прекрасно видел это движение, но почему-то совершенно его не почувствовал.

— Извини, у меня есть дело. — Чтобы не объясняться, я ткнул пальцем в бумаги и, пока Анна вчитывалась в убористые закорючки грианского Гражданского кодекса, выскользнул за дверь, поднялся в свою комнату и набрал по местному номер Марь.