Борис Тараканов - Колесо в заброшенном парке

— Что значит «как бы»? — ужаснулся Вовка. — Убить?!

— Да… Но я… да-да, именно я сказал им, что этого делать нельзя! При определенных условиях подсознание мальчика может срезонировать с подсознанием Виральдини-взрослого и…

— Прекрасно… Еще одна жертва на вашей совести, — Стас поднялся со стула и прошелся по комнате. — На этот раз ребенок.

— Это не то чтобы ребенок… Нет, это ребенок, но это как… клон…

— Значит, если клон, так его жизнью можно распоряжаться?

— Но ведь он жив! — Безекович мелко-мелко, словно Тарзан, заколотил себя в грудь. — И это я спас ему жизнь. Я!

— Он ПОКА жив! — Стас повысил голос. — Вы можете гарантировать, что они не убьют его, если в этом возникнет необходимость? Вы уверены, что сами не посоветовали бы им умертвить ребенка, если бы это было единственным ключом к тайне Виральдини?

— Я… я не знал… — он заерзал на стуле.

— Нет, вы все знали!! Вы знали, что даже зеркала, поставленные друг напротив друга, способны затянуть гадающего. У вас полно литературы на эту тему! — Стас обвел рукой стеллажи с книгами и направил указующий перст в сторону Безековича. — Но вы скрыли это от Харченко и тем самым погубили его!

Безекович нервно облизал губы и хаотично прошелся взглядом по комнате.

— Поймите… Я не предполагал… Он должен был только рассказать… и потом снова вернуться в нормальное состояние… Я не убийца… Боже! — он обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону. — Я не хотел…

— Довольно паясничать, — уже менее решительно сказал Стас. — Давайте по существу.

— По существу… Если бы это было так просто! Композитор Виральдини зашифровал в какой-то своей партитуре, ни много ни мало, формулу строения Вселенной.

— В оратории «Ликующая Руфь»? — спросил Вовка.

— Кажется, «Руфь»…

— И зачем нужно было делать из этого такую страшную тайну? — пожал плечами Стас.

— Вы не поняли… Точнее, это я не пояснил. Дело в том, что полумифический орден Хранителей-Сальваторов…

— Ка-ак? — Вовка вытаращил глаза.

— Хранителей… Сальваторов… Для меня это тоже было новым названием…

— Для нас оно отнюдь не новое… — пробормотал Стас. — Продолжайте.

— По древнему учению, — снова начал Безекович с видом все большего превосходства, — Вселенная обладает свойствами многогранного кристалла, замкнутого в кольцо. И каждая грань этого кристалла…

— …это отдельный автономный мир, — закончил за него Вовка, — который редко пересекается с близлежащими…

— Вы… вы знакомы с этой теорией? — растерялся Безекович.

— И не понаслышке, — поспешил заверить его Стас. — Теория древняя, и никакой новой информации в ваших словах не содержится. Думаю, что и Виральдини не ограничился только этими сведениями. Не так ли?

— Да… Да. Говорят, если сопоставить расшифровки первой и третьей части этой его оратории с какой-то арией оттуда же, то можно получить две формулы: преодоления Времени и Прямого Перехода между гранями Кристалла Вселенной…

— Так вот за чем охотились в вашем медцентре!

— Да… — Безекович нервно потирал пальцы.

— Ария Руфи с хором? — неожиданно для себя спросил Вовка.

— Кажется, с хором. Мне что-то говорили про модуляцию. Это вроде как переход по диаметру квинтового круга, что ли. Я не запомнил… Но у них не было ключей к расшифровке. Их два. И они тоже закодированы в нотах. В восемнадцатом веке это было модно…

— Господи, в каких еще нотах? — прервал его Вовка.

— Не знаю… Я не музыкант, и вообще…

— В каких?! — своим фирменным тоном рявкнул Стас.

Безекович колыхнулся всем своим тщедушным телом.

— В кан… кантате «Четыре эпохи». И… еще в одной… Она не сохранилась…

— Название! — Стас открыл блокнот.

— Я… я точно не помню, как это по-итальянски…

— А на русский это, конечно же, не переводится, да? — свирепо поинтересовался Стас.

— Нет-нет, почему же, конечно переводится! — поспешил заверить Безекович. — «Agitata da cinque venti». — По-моему, это будет «Взволнованная пятью ветрами». Но, повторяю, ее нет! Виральдини ее сжег! Говорят, осталась только одна ария. Тоже с хором. Или без хора… И то не полностью и неизвестно где.

— Разыщем… — угрюмо уронил Стас, торопливо записывая название в блокнот. — Значит, попытка ваших коллег-медиков найти что-то в партитурах Виральдини потерпела фиаско?

— Да. Без ключей это только музыка. И они решили действовать через меня. Я опубликовал в интернете свои исследования о применении цереброминала, вот они и заинтересовались мной. Но… я не виноват!! — Безекович вновь задрожал.

— Это мы еще выясним… — ответил Стас, незаметно кивая Вовке, мол, не превышаю ли я полномочий? Вовка едва подмигнул: «Все в порядке».

— Я знаю, что вы хотите, — мрачно бросил Безекович.

— Я в этом сомневаюсь, — ответил Стас.

— Вы хотите погубить честного ученого!

— Что-о?! — Стас недобро сверкнул глазами.

— Побойтесь Бога! — Вовка смерил Безековича презрительным взглядом. — Честный ученый, торгующий ребенком, словно живым биоматериалом… И что же это за наука такая?

— Вы меня моей наукой не попрекайте! — заскандалил Безекович. — Я надолго опередил свое время, и не я виноват, что моя наука пока никак не называется. То, что я сделал, это прорыв! Оглянитесь назад, вы, образованные люди! Ничего в традиционной науке не появилось нового после Третьего Рейха, ничего! Одни только повторения того, что когда-то изобрела наука подпольная! Вспомните хоть одного ученого, который в двадцатом веке хоть что-то открыл! Никого — ни единого!

— А как же… — начал Вовка.

— Пошли, — перебил его Стас не терпящим возражения тоном. — В дурдоме не умничают.

— Мы с тобой — прямо как два классических следователя, — мрачно сообщил Вовка, когда они выходили из подъезда. — Один добрый, другой — злой.

— Согласен. Лично я с трудом подавил желание дать в глаз этому «честному ученому». Коротко и со вкусом.

— Ты что, себе дороже! Он такой крик поднял бы: «За что?! За что!?..»

— А за все сразу, — ответил Стас. — Как говорят у нас на ученом совете — по совокупности работ.

Расставшись с непрошеными гостями, доктор Безекович долго сидел за рабочим столом, обхватив голову руками. Через некоторое время он включил компьютер, но сосредоточиться на работе так и не смог. Он раздраженно отодвинул от себя клавиатуру, встал и прошелся по кабинету. В этой комнате царила спокойная роскошь — копии фламандцев, дорогие гобелены, современный музыкальный центр, оформленный в консервативном ретро-стиле… Подумав немного, Безекович прошел в прихожую, надел замшевые с позолоченными пряжками сандалии. Сняв с вешалки легкую, модного покроя кепку, он вышел из квартиры, тщательно заперев ее на все четыре замка.