Болото пепла - Варя Медная
Ниточки сплелись в узор новых догадок:
– Мешок… так это ты спрятала тогда деньги?
– Да, я. Вы ведь хотели уехать, а мне как ножом по сердцу… но где вам понять. Теперь-то я это вижу. Как я могла быть так слепа? А знаете, я даже рада, что это с вами произошло. Чтоб вы хоть чуточку поняли, как я сейчас себя чувствую! Да как вас только земля носит!
Эшес попытался протянуть руку:
– Роза…
Но та отпрянула:
– Не нужно мне вашей жалости. Я вас ненавижу! И всегда буду ненавидеть: за то, что дали надежду, и за то, что позволили обманываться, но больше всего за то, что никогда вас не забуду! Господи, лучше б мне умереть…
Она закрыла лицо руками и бросилась прочь из комнаты. Через секунду входная дверь хлопнула.
А потом на лоб опустилась холодная ладонь, и тихий голос произнес:
– Я здесь, мастер, я с вами.
* * *
Твила не знала, сколько просидела вот так подле мастера: отирала лоб, смачивала тряпочку в воде и капала на пересохшие губы. Они едва заметно шевелились, но слов было не разобрать. Она заправляла волосы за уши и наклонялась, но различала лишь неровный хрип, в котором что-то булькало.
Масляная лампа отбрасывала на стену круг света, и два силуэта смотрелись на ней гротескно и странно. Дверь скрипнула, и в комнату скользнул Ланцет.
– Как думаешь, ему очень больно? Или в беспамятстве люди ничего не чувствуют?
Пес ответил печальным взглядом и опустил тяжелую голову ей на колени, потерся ухом. Мягкая шерсть под пальцами, вой ветра за окном и жалобный лепет огня, силящегося выбраться из стеклянного плена, взобраться по скользким закоптелым стенкам, дотянуться до узкого горлышка свободы, чтобы в последний миг поскользнуться и упасть, напоровшись на фитиль…
Когда Твила проснулась во сне, вокруг практически ничего не изменилось. Только свет от лампы стал более мягким, рассеянным, а нити чада, вместо того чтобы подниматься наверх, рисовали в воздухе текучие узоры, стелились по полу и робко обнимали ноги, а потом резко возвращались к источнику света, словно огонь втягивал их обратно. На смятом подоле было пусто: Ланцет ушел. Нет, не ушел…
Услышав позади рычание, она хотела обернуться, но вдруг поняла, ощутила каждым волоском на своей шее, что застанет там вовсе не Ланцета. На освещенной стене перед ней лежал лишь один силуэт, тонкий, прозрачно-серый, ее. А потом что-то черное, густое и дышащее начало расти, подниматься прямо позади, расправляя затекшие члены. Воздух замер. А через секунду за ее спиной с резким свистом расправились огромные тенистые крылья, рвано-кружевные.
Твила обернулась. Ей пришлось задрать голову, чтобы разглядеть того, кем стал Ланцет. Морда вытянулась, похожая на лошадиную, ноздри чуть вывернуты, а зубы загнутые, слишком острые для пса или коня. На впалых боках перекатываются ребра. Ноги тонкие и слишком длинные, с шишечками колен. Суставы крупные, и весь он целиком покрыт чешуйками, похожими на соты, мягкими, угольно-переливчатыми. И кисточка на конце хвоста.
Ланцет всхрапнул как конь и вместе с тем как пес. Но страшно не было. Твила протянула руку. Не отпрянул: невозмутимо ждет.
На ощупь чешуя была как шерсть.
– Ты… ты все еще Ланцет?
Всхрапнул.
– Тогда скажи мне свое имя.
Она обошла его кругом, не отрывая руки от его боков. Кожа под пальцами была мягкая, горячая, совсем нежная на морде и шершаво-роговая там, где начинаются крылья. Помедлив, Твила дотронулась до кожистого паруса. Он вздрогнул: живое кружево, твердое и прочное.
– Я не смогу сама угадать. На свете тьма имен: существующих, забытых и еще не придуманных. А ты ведь не просто так пришел… – Она завершила круг и снова встала перед ним. – Дай хотя бы подсказку.
Другой Ланцет прянул ушами и сложил крылья за спиной, как птица. Вздохнул и покосился на лежащего.
– Не можешь сказать? Но почему… – Твиле вдруг вспомнились слова Дитя. – Но это же не услуга, впрочем… – Она пожала плечами. – Хорошо, давай попробуем. Меня зовут… Скользящая.
Однако с губ сорвалось совсем другое слово, шуршащее, клокочущее, как тогда, у баронессы, когда Твила впервые услышала это слово. Ланцет довольно улыбнулся, или ей так только показалось? Переступив с ноги на ногу, он опустил голову и преклонил колени:
– «Ар-рр», «ш-ш».
– Как-как?
– «Ш-ш»… «Р-р-р».
– Еще раз?
– Аррраашшшш!!
Это слово прогремело прямо в голове, минуя уши. И все равно Твила зажала их и зажмурилась. А потом отняла руки, улыбнулась и тоже поклонилась:
– Тогда, может, ты знаешь, как зовут его?
Она кивнула через плечо. Араш-Ланцет задумчиво склонил голову набок, рассматривая лежащего, помешкал, а потом с резким хлопком расправил крылья, заполнив ими всю комнату. От этого мелкие предметы взвились в воздух, все завертелось, комод, стол, стулья закружились в скрипучем танце, оставляя борозды на полу, гвозди начали вылезать из досок, как червяки после дождя, а нитки в ее платье – стремительно расползаться.
Твила обернулась. Мастер Блэк лежал на прежнем месте, только теперь от него отделялись какие-то тени, слой за слоем, развеиваясь дымкой по ветру.
– Нет, прекрати, пожалуйста! Не надо! Я не хочу знать его имя!
Она кинулась к мастеру, но ветер не позволял приблизиться, оттаскивал за волосы, натягивал кожу на лице, мгновенно осушая слезы, отталкивал руки, которые она тянула к нему. Однако Твила упорно продолжала двигаться вперед. Шажок, еще один. И в тот момент, когда пальцы коснулись лежащего, он окончательно рассыпался, оставив на ладонях горстки пепла…[35]
Ветер тут же стих, и мебель со стуком упала на пол. Но, даже приземлившись, не перестала стучать. Твила, рыдая, наблюдала, как сухие ручейки утекают сквозь пальцы, оставляя на них тусклые разводы. Она обернулась к Арашу. Перед глазами все плыло.
– Я не хотела, чтобы ему было плохо, правда!
Однако позади было пусто, она осталась в комнате одна. Стук не прекращался, и Твила, с трудом моргнув, приоткрыла глаза, обвела мутным взглядом знакомую обстановку. Тут же спохватилась и подняла голову со скрещенных рук. Мастер Блэк лежал на прежнем месте, спал.
Смахнув влагу со слипшихся ресниц, она прислушалась: стучали в дверь.
* * *
Эшесу снилась полная галиматья. Изредка до него доносился голос Твилы.
