Марк Ходдер - Загадочное дело Джека-Попрыгунчика

Оксфорд оставил его и прыгнул в Грин-парк, в 10 июня 1840 года, но не сумел материализоваться рядом с местом убийства, а оказался на склоне холма за большим деревом. Снизу доносились громкие крики.

Далеко справа от него какой-то человек бежал по направлению к лесистому углу парка. За ним гнался полицейский.

Впереди, у подножия холма, принц Альберт стоял на коленях рядом с телом жены, четыре всадника с трудом сдерживали охваченную паникой толпу.

По другую сторону королевской кареты лежал мертвец, голова которого была наколота на прут.

— Нет! — крикнул Оксфорд. — Нет!

Он вернулся в «Чернеющие башни» в 1837 год, приземлился и упал на колени.

И тут он вспомнил, что вопил Первый Оксфорд, когда они боролись рядом с королевской каретой: «Отпусти меня! Мое имя запомнят. Я останусь в истории!»

— Нет! — Оксфорд подняв лицо к небу и зарыдал. — Это не я! Я не мог вызвать все это! Господи, я не виноват!

Дней десять Эдвард Оксфорд провел в кровати: его била лихорадка, и он что-то неразборчиво бормотал в бреду.

Генри де ла Пое Бересфорд забыл свою обиду и ухаживал за ним, потому что этот человек из будущего притягивал его к себе с какой-то неведомой силой.

— В будущем люди могут стать, как боги, — сказал Бересфорд Броку.

Камердинер недоверчиво поглядел на больного. Ничего богоподобного он не заметил в этом человеке с изнуренным лицом, острые скулы которого обтягивала бледная, как саван, кожа. Со времени первого появления в особняке Оксфорд, казалось, постарел лет на двадцать. Глубокие морщины прорезали кожу по обеим сторонам рта, окружили глубоко запавшие глаза, забрались на лоб. Нос заострился.

— Послать за врачом, сэр?

— Нет, — ответил Бересфорд. — Это простуда, пройдет.

На самом деле все было намного серьезнее.

Эдвард Оксфорд распадался. Погрузившись в чуждый для себя мир и зная, что его собственный больше не существует, он постепенно освобождался от действительности. Психологические узы ослабели и соскользнули. И теперь он плыл, теряя координаты, а с ними и здравый рассудок.

Лихорадка прекратилась во вторник, 6 июля. Это случилось ночью, когда Оксфорда разбудили крики.

Какое-то время он лежал, не соображая, где находится, потом медленно вернулась его истерзанная память, и он застонал от отчаяния.

Крики продолжались.

Эхо металось по особняку. Кричала женщина, и ее вопли перемежались со злым мужским голосом.

Сделав усилие, Оксфорд сполз с кровати, неверной походкой доковылял до стула, снял со спинки халат, надел его и пошаркал к двери. Он вышел в холл и какое-то время стоял, опираясь о стену.

— Пожалуйста! — умолял женский голос. — Не надо! Я больше не выдержу! Пощадите!

Крики доносились из комнаты маркиза, расположенной дальше по коридору.

Оксфорд сделал пару шагов по направлению к ней, но внезапно дверь перед ним с треском распахнулась, из нее вывалилась абсолютно голая женщина и рухнула на пол. Потом с трудом поднялась на четвереньки и поползла к нему. Он увидел, что вся ее спина исполосована красными рубцами, многие из которых кровоточили.

— Не надо, прошу вас! — стонала она.

В коридор, пошатываясь, вышел Бересфорд в одних бриджах. В левой руке он держал бутылку, в правой — хлыст.

Он захохотал демоническим смехом, поднял руку, и хлыст с силой свистнул по пояснице женщины.

— Прекрати! — заорал Оксфорд.

Женщина упала ничком и лежала, всхлипывая.

— Бог мой, — воскликнул маркиз, увидев Оксфорда. — Ты очнулся?

— Что здесь происходит?

— Ха! — рассмеялся Бересфорд. — Я даю этой шлюхе то, что она заслужила. И это стоит мне всего несколько шиллингов! Дешевая потаскуха!

Его хлыст свистнул, он захохотал.

Оксфорд взмахнул руками и дернулся было навстречу Бересфорду, но пол вдруг стремительно качнулся к нему. Он повалился и больно ударился лбом. Больше он ничего не помнил.

В среду после полудня он сидел на кровати, держа в руках чашку с куриным бульоном, и отпивал из нее время от времени. События прошлой ночи казались смутным сновидением.

Хозяин поместья вошел в комнату, одетый в костюм для верховой езды. Маркиз только что вернулся с охоты — как всегда, пьяный в дым. Он споткнулся, ухватился за стул и уселся перед Оксфордом.

— Ты вернулся с самого края! Как, черт побери, твое самочувствие?

— Слабость, — ответил Оксфорд. — Генри, я хочу извиниться… я был груб с тобой.

— Брок, принеси эту хренову машинку для снятия сапог, — приказал Бересфорд. — Не могу никак сам стянуть эти проклятые штуки, — пояснил он.

— То, что я сказал тебе, это ужасно, — продолжил Оксфорд. — Я не должен был… называть тебя обезьяной.

— Тьфу ты, забудь про это! Было, да быльем поросло. Итак, с Первым у тебя ничего не вышло, да? Ты не сумел разубедить его? Ты бормотал об этом в бреду.

— Я скорее уговорил, чем отговорил его, — сознался Оксфорд.

— Ха-ха! Значит, королеве Виктории предстоит умереть?

Оксфорд пролил бульон на простыню и трясущейся рукой поставил чашку на столик у кровати.

— Похоже, я болтал много лишнего, — хрипло сказал он.

— Вовсе нет, старина. Откровенно говоря, я не люблю эту чопорную суку, и теперь, когда знаю всю историю, чувствую себя намного уверенней. Значит, Ее Величество — важная фигура в твоей истории?

— Да. Это связано с технологическим прогрессом. Ну и… с влиянием королевы на развитие Британской империи.

— Брок! — взревел Бересфорд. — Где ж ты? Эти чертовы сапоги давят мне ноги! — Он посмотрел на Оксфорда. — Ты что-то не договариваешь. Во всяком случае я не понимаю, как эта высокомерная шлюха может повлиять на развитие империи.

— Она — символ нашей страны.

— Да пошел он в задницу, этот символ! Он временный, Эдвард, временный! На помойку эту королеву, вот что я скажу. А, Брок, наконец-то. Тебя не дождешься, старый козел! Стаскивай с меня эти проклятые штуки!

Камердинер, с каменным лицом, подтащил к себе маленький трехногий стул, сел на него, поднял правую ногу Бересфорда, положил себе на колени и начал расшнуровывать высокий сапог.

— Нет, Эдвард, — продолжал маркиз. — Ты придаешь слишком большое значение событиям 1840 года. По-моему, нам надо сосредоточить свои усилия совсем в ином месте.

Брок вставил сапог в устройство и нажал на рычаг.

— А что мне еще остается? — воскликнул Оксфорд. — Трижды я вмешивался в это событие и каждый раз оказывался не совсем там, где надо, — как географически, так и хронологически: костюм препятствует моей встрече с самим собой.