Максим Дегтярев - Условный переход (Дело интуиционистов)

— Я установил видеокамеру в мастерской, звук тоже записывался. Сцены убийства не видно, но слышно, как ведущий лотереи упоминает Фортуну, потом слышен удар и звук падающего тела. Рашель Мосс приехала, когда ее муж был уже мертв. Мне не хватило духу вызвать полицию. Я бы не смог объяснить им, зачем я установил видеокамеру. Они бы посчитали, что я знал о готовящемся убийстве. Я дважды связан с убийством: во-первых, я следил за роботом, во-вторых, я обучал роботов для «Дум-клуба». О слежке никто не знал, но, покопавшись в памяти робота, полиция могла найти следы моих уроков. Что мне оставалось делать? Добраться до Краба я не мог, но оставались еще четыре робота. И я решил найти их во что бы то ни стало.

— Четыре? Откуда у вас уверенность, что роботов-убийц столько же, сколько карт таро?

Брайт растерялся.

— Разве это не очевидно? Пять карт, пять роботов…

— Еще какие-нибудь аргументы у вас есть?

— Нет, но… знаете, по-моему, Изида также восприняла это число роботов как нечто само собой разумеющееся… Я не помню, кто из нас первым пришел к выводу, что роботов пятеро… Нет, не помню.

— Ладно. Будет время, постарайтесь вспомнить. Вы рассказали об убийстве Изиде?

— Нет, что вы! Она и не подозревает, что роботы, которых мы ищем, могут убивать.

— Но ведь она знает об убийстве в мастерской.

— Да, знает, и считает, что Космический Разум при посредничестве робота хотел предупредить Пола Мосса об опасности. Он предсказал убийство, но сообщил предсказание не человеку, а роботу.

— Ну, да, понятно. Если предсказание ошибочно, то можно заявить, что робот-идиот все выдумал или неправильно понял… Брайт, вы начали с того, что сказали, будто это Кремп намекнул вам о предстоящих убийствах, но кончили тем, что, оказывается, вы являетесь едва ли не главным свидетелем первого из них. Я понимаю ваше состояние и не собираюсь винить вас за некоторую, как это сказать помягче, непоследовательность. У вас по-прежнему есть выбор: либо говорить мне всё, что вам известно вне зависимости от того, смогу ли я проверить ваши слова или нет, — и тогда мы расстанемся, как Кремп с Изидой, либо продолжать выкручиваться, и в этом случае я не могу ручаться за последствия. Вы поняли мою мысль?

— Кремп умер, — выдавил он, не разжимая губ.

Видимо, я действительно не умею объяснять.

— Я имел в виду, расстанемся навсегда.

— Очень этого бы хотел, — сказал Брайт немного веселее.

— Отлично. Во время обучения вы показывали роботам карты таро или нечто другое, что походило бы на Мудреца, Башню, Динарии и так далее?

— Нет, не было ничего подобного.

— Кроме как орудовать дубинкой, чему еще вы учили роботов?

— Мы играли в ассоциативные игры. Формулировалось некоторое задание, потом роботу показывали, как это задание выполнить. Затем ему давали новое задание, выполнить которое робот мог, находя в заданиях общие черты. Борисов был убежден, что человеческое мышление полностью ассоциативно. Не существует ничего похожего на озарение, а есть только перебор ассоциативных цепочек, сравнение поставленной задачи с тем, чем наполнена память. Сообразительность определяется содержимым памяти и эффективностью перебора, только и всего. Эволюция — пример мышления в самом примитивном виде, однако она создала человека. Человек же не располагает таким количеством времени, каким располагала природа, зато его мышление намного эффективней — именно эффективней, оно не является чем-то принципиально иным, — все тот же естественный отбор, более быстрый за счет того, что испытуемые гипотезы виртуальны и существуют только в мозгу. И ничего удивительного: естественный отбор способен породить только естественный отбор. Умея решать задачи перебором, нельзя научиться «озарению» или чему-то вроде этого.

— Вы с ним согласны?

— Трудно сказать. В чем-то согласен, в чем-то нет. Раньше я считал, что искусство способно создавать что-то новое… Но что значит «новое»? Понять это можно, только выйдя за пределы себя самого. Обезьяна, доставшая банан с потолка, тоже, наверное, полагает, что сделала что-то новое. В конечном мире возможны только повторения, а мир, судя по всему, конечен. Так, во всяком случае, считал Борисов. Мне трудно было с ним спорить. Вообще, я заметил за ним привычку философствовать на тему искусственного интеллекта перед теми, кто в этом ничего не понимал. Особенно он любил поговорить об этом с Изидой. Порой мне кажется, что она увлеклась Космическим Разумом, чтобы заполнить пустоту, которую оставил после себя Борисов.

Брайт притих, удовлетворенный тем, что допрос закончился на философской ноте, сдобренной, как это принято у интеллектуалов, небольшой дозой иронии. В это самое время Изида обнаружила пустоту, прежде заполненную Греттой. Искать Гретту она решила у Брайта и позвонила ему на комлог. К концу беседы мы с Брайтом достигли такого взаимопонимания, что было излишним напоминать ему, что связь должна быть громкой и слепой.

— Олли, Гретта не у тебя? — спросила Изида. — Кстати, я тебя почему-то не вижу. Ты не ее прячешь?

— Она же была с тобой, — ласково напомнил Брайт, взглядом спрашивая у меня, куда послать Изиду. Я вклинился:

— Привет, это Ильинский. Вы сейчас где?

— В лаборатории… ой, такое длинное название… ультра… ультрасложное… У них тут несчастье, представляете: побило метеоритами антенну, и я хочу отправиться вместе с господами физиками ее чинить. Гретта, наверное, тоже захотела бы, но ее что-то нет, и комлог не отвечает. Ушла час назад и пропала. Вы не знаете…

— Знаю, Изида, я все знаю. Немедленно возвращайтесь в жилой сектор. Мы ждем вас в каюте господина Брайта. Вот он хочет что-то вам сказать…

Брайт сообразил, что я жду, что он подтвердит мою просьбу.

— Да, Изида, возвращайтесь, — сказал он с волнением, которое даже я принял за чистую монету, — случилось нечто важное.

— Но мне хотелось…

— Немедленно! — гаркнули мы хором.

Изида ахнула и отключилась.

— Сейчас придет, — закрывая крышку комлога, успокоил меня Брайт.

Время я не засекал, но Изида явно успела куда-то зайти, чтобы припудрить нос. Я бы простил ей нос, если бы она не притащила за собой Гроссмана. Как оказалось, разыскивая меня, он позвонил и ей в том числе. Получив отрицательный ответ, он взял с нее слово сообщить ему, если я вдруг объявлюсь. Изида, наивная душа, слово сдержала.

— Так-так, — сказал Гроссман, обводя нас подозрительным взглядом.

Никто не отвел глаз: я — потому что мне не привыкать, Брайт — потому что был первоклассным актером, Изида — потому что Гроссман не волновал ее как мужчина.