Екатерина Коути - Страшный дар

Она могла сколько угодно бравировать своим положением богатой и знатной леди перед другими, перед этой дурочкой Агнесс, даже перед Джеймсом… Но сама-то она знала, чего ей все это стоило. И понимала, что заплатить ей пришлось слишком дорого.

Отвращение к самой себе – это слишком дорогая цена.

4

Лавиния имела некоторое представление о том, как происходят любовные игры у животных, и потому знала – в общих чертах, – что потребует от нее сэр Генри в первую брачную ночь.

Лучше бы она этого не знала. Неведение иногда бывает благом. Глядя на тонкий, но влажный рот своего мужа, она представляла, как ей придется его поцеловать. Глядя на сетку морщин на его щеке, она представляла, как эта щека прижмется к ее щеке. Глядя на его руки – крупные, еще сильные, с холеными ногтями, но чуть припухшими суставами пальцев, – она представляла, как он к ней прикоснется. Глядя в его насмешливые и умные глаза, она представляла, что в эти глаза ей придется смотреть если не остаток жизни, то ближайшие годы. Перед ним ей придется раздеться. Рядом с ним лечь. Позволить ему обнять, привлечь, прижаться… Даже в церкви, стиснув в руках букет и молитвенник, Лавиния видела – нет, не гостей, не счастливое лицом матушки, не умиленное лицо батюшки – предстоящую брачную ночь, предстоящую жизнь с совершенно чужим и неприятным ей мужчиной.

Редко кто выходит замуж по любви. И ничего, живут как-то. И даже довольны.

Никто не умирал еще от необходимости быть с нелюбимым.

Но другие девушки выходили замуж, вовсе не зная любви. Не испытав жара в сердце, томления в теле, сладости поцелуев. Лавиния так долго верила, что Джейми станет ее мужем, и так наслаждалась счастьем той близости, которую они могли позволить себе в ожидании абсолютной близости после свадьбы, что теперь едва ли не давилась желчью от отвращения к сэру Генри… И к себе.

Может, он не такой уж плохой человек. В любом случае он не скучный. Беседы с ним всегда доставляли Лавинии удовольствие. Может, все сложится наилучшим образом. Лавиния пообещала себе стать хорошей женой сэру Генри и приложит для этого все усилия, а со временем, возможно, она научится наслаждаться всей этой роскошью, что несложно, и даже перестанет думать о Джеймсе Линдене и перестанет его любить… Только как бы дожить до этого прекрасного времени?

– Вы сегодня весь день погружены в такую глубокую задумчивость, – сказал сэр Генри, оставшись с ней наедине, когда они поднимались по ступеням парадной лестницы его лондонского особняка. – Кажется, вы грезите наяву. Или даже спите. Позволено ли мне будет разбудить вас поцелуем?

Он остановил ее, повернул к себе и поцеловал в губы. Осторожно, деликатно. От него пахло амброй, как всегда, раньше ей нравился этот экзотический аромат, но сейчас Лавиния почувствовала под бархатистой сладостью амбры другой, сладковато-гнилостный запах. И кислый вкус его дыхания.

Сэр Генри выжидающе смотрел в лицо Лавинии, а она не знала, что должна сделать или сказать. К счастью, он избавил ее от необходимости отвечать, предложив руку, чтобы прошествовать дальше по ступеням.

– Я выбрал вас не только за красоту, Лавиния, хотя не скрою – красота для меня главнейший критерий выбора спутницы жизни, а вы – самая красивая из моих жен. Но восхитительное дополнение к красоте я видел в том, что вы умны и своевольны. В вас чувствуется огонь. Чувствовался. Сейчас он будто подернулся слоем пепла. Что случилось? Вы можете быть честны со мной. Вы обязаны быть честны со мной, потому что вы моя жена и потому что мы договорились об абсолютной честности, помните?

Лавиния помнила. В тот ужасный день, когда Джейми оставил ее, когда она вернулась домой и сказала матери, что согласна выйти замуж за сэра Генри, когда мать поспешила известить об этом сэра Генри, – он приехал к вечеру, и у них состоялась доверительная беседа, во время которой они пообещали друг другу быть очень честными супругами. «Я не надеюсь, что вы полюбите меня, и надеюсь только, что вы никогда не будете лгать мне об этом, – сказал ей сэр Генри. – Что вы вовсе не будете мне лгать. У меня особое чутье на ложь, милая Лавиния, и я прошу вас лишь об одном: будьте со мной честной». Она обещала.

Но что она могла ему ответить сейчас? Что она чувствует себя мертвой? Что ей кажется, будто он – мертвец и от него пахнет тленом?

Она вспомнила уроки Дика: не плакать, быть очаровательной и веселой, что бы ни случилось, и мужчины будут любить тебя.

Она улыбнулась сэру Генри. Наверное, улыбка получилась несколько неестественной, потому что он поморщился:

– Вы уже нарушаете наш договор. Сейчас вы лжете мне улыбкой. Через минуту солжете словами?

– Я улыбаюсь из вежливости! – вспыхнула Лавиния. – Я устала, сегодня был тяжелый день. На мне неудобное платье и еще более неудобные туфли. Это – правда. Другой у меня нет.

– Есть и другая правда. Юный мистер Линден. – Сэр Генри улыбнулся, увидев смятение в глазах жены. – Я слышал о его выборе. И до меня доходили слухи о том, как глубоко вы были к нему неравнодушны. Одно время я даже боялся, что вы достанетесь не мне. Но я надеялся на благоразумие его отца и вашей матушки. Они бы не допустили этого брака. Конечно, оставалась опасность побега влюбленных и тайного венчания. Но, к счастью, мистер Линден оказался малодушен и труслив.

Конечно, разумнее было бы промолчать. Но Лавиния не могла и не хотела. Она была слишком измучена. И сэр Генри сам потребовал от нее правды! Так пусть получит то, что хочет.

– Джеймс не малодушен и не труслив! Он сделал свой выбор. Нелегкий выбор. Он пойдет по тернистому пути и обретет свет. И спасение. Малодушна и труслива я. Я выбрала легкий путь.

– Вы так считаете? – рассмеялся сэр Генри. – О, дитя, как же вы заблуждаетесь… Терний вам предстоит преодолеть больше, чем мистеру Линдену на его пути к обретению света. Только вас не ждет спасение. Вы жаловались на платье и туфли, да? Нужно избавить вас от неудобства. Идемте, дорогая моя, вот уже и моя спальня. Такой большой дом. Так далеко пришлось идти в ваших тесных туфельках. К сожалению, я не могу вас отнести. Юный мистер Линден смог бы, но он отказался от этого удовольствия. Кстати, вас ждет сюрприз…

Лавинию действительно ждал сюрприз.

Она никогда не видела комнаты, подобной спальне сэра Генри.

Да, конечно, там стояла огромная кровать под балдахином, огромная настолько, что на ней уместились бы не двое, а восемь человек, – непонятно даже, какой мебельщик создал это чудовище? – но главным было другое… В этой спальне, слишком просторной, не было дверей в гардеробную, и вообще не было мебели, кроме кровати, двух ночных столиков по сторонам и двух ширм по углам. Зато перед камином стояла фарфоровая ванна на бронзовых ножках. На стенах висели картины: все до единой – непристойные! Красивые, но непристойные. Явно принадлежащие кисти одного и того же художника, они живописали сцены из античных мифов, знакомых Лавинии, но в очень откровенном и нетрадиционном стиле. Сатиры овладевали нимфами: одним нимфам это явно нравилось, другим – явно нет, но спастись не сумел никто. Аполлон насиловал Дафну, хотя она уже наполовину превратилась в лавровое деревце. Зевс в образе быка овладевал кричащей Европой: наверное, ей должно быть больно, уж очень пугающие у быка размеры… хотя на лице у нее написано скорее удовольствие, чем страдание. Соблазнение Леды было изображено в самой активной фазе, причем Зевс в образе лебедя пользовался своим клювом самым неожиданным образом. На соседнем полотне Зевс в образе змея соблазнял Деметру, щекоча ее грудь раздвоенным языком и найдя применение также змеиному хвосту.