Джонатан Барнс - Сомнамбулист

За спиной у меня раздался грохот и звук падающего тела. В поле зрения появился Эдвард Мун, явно намеренный вызвать меня на поединок или представить пред очи правосудия. По счастью, нас обоих отвлекло зрелище куда более ужасное.

К моему удивлению, зеленая жидкость действовала на Сомнамбулиста точно так же, как и на меня, и лицо его кривилось от боли. Мы с Муном могли только смотреть. Казалось, мы наблюдаем схватку двух львов за главенство в прайде,— нет, больше, величественнее — это напоминало битву двух древних рептилий, мегалозавров, сошедшихся в первобытном поединке, это были два бога-близнеца, два колосса, сражающихся за судьбы мира.

И тут глазам нашим предстало новое зрелище, еще более ошеломляющее... Поначалу легкий дымок, отдаленное волнение воздуха, затем вращающаяся, мерцающая вспышка света, и наконец, в футе от того места, где, оцепенев, застыли мы с иллюзионистом, материализовались Старосты. В руках они держали четыре дурацкие динамитные шашки — вроде тех, что рисуют в газетных комиксах. Большие красные бруски с огромными фитилями, разбрасывающими искры.

О, скажете вы, они же не взорвутся! Взрывчатка выглядит не так, это просто смешные рисунки ради детской забавы.

Конечно, вы имеете право на собственное мнение, но я там был и смею вас заверить — взорвались они. Хокер или Бун (кто именно — не могу сказать, я растерялся) бросил динамитную шашку в середину зала.

Бросив искрящиеся шашки на пол, Старосты исчезли, оставив за собой кудахчущий смех.

Мун шагнул вперед в надежде, как мне показалось, помочь другу, но было уже поздно. Первая динамитная шашка взорвалась в дальнем углу комнаты, с чудовищным грохотом обрушив половину потолка. Я почувствовал, как содрогнулось все здание, как оно застонало и начало разваливаться. Густые тучи пыли почти застили зрение, но, насколько я мог видеть, великан и старик не обратили на взрыв внимания и продолжали бой.

Мне не стыдно признаться в том, что я взял ноги в руки и пустился удирать по туннелям наружу. У меня много недостатков, но я по крайней мере знаю, когда можно свести потери к минимуму.

Последнее, что я увидел, обернувшись, были председатель и Сомнамбулист, два сцепившихся в смертельной схватке чудовища, окутанные изумрудными миазмами. Совершенно не представляя, что делать, на них смотрел Мун.

В конце концов он тоже бросился бежать, хотя, возможно, дождался второго взрыва. Позднее он утверждал, что, прежде чем зал полностью обрушился, кислота председателя начала проедать камень и соперники стали погружаться в землю, как в зыбучий песок. Он звал Сомнамбулиста, но великан молча сражался, и у Муна не осталось иного выхода, кроме бегства. Иногда мне становится интересно, что же он мог кричать перед тем, как обрушился потолок, какие последние слова мог сказать и что бы ему ответил Сомнамбулист, если бы заговорил.

Я знаю только, что Мун выбежал наружу как раз перед последним взрывом. Оглянувшись, он увидел, как у него за спиной штаб-квартира «Любви», все, ради чего я трудился, было навеки погребено под обвалом. Я счастлив, что не видел этого.

Второй раз за этот день я, задыхаясь, выскочил на улицу. Сражение закончилось, полиция, медики и прочие спорили по поводу того, что делать с трупами и развалинами. Даже пресса начала шнырять вокруг.

Увидев всю эту суматоху, я ощутил внезапную надежду. Я подумал, что еще не поздно бежать и скрыться в этом хаосе. Но мне не повезло. Я ощутил затылком дуло револьвера.

— Сомнамбулист погиб.

— Эдвард? — дрожащим голосом спросил я. Он развернул меня, приставил мне дуло ко лбу.

— Сомнамбулист погиб,— повторил он бесцветным, пустым голосом.

Я подумал, как бы мне извиниться, не выказав неискренности.

— Простите, — сказал я наконец и пожал плечами. — Я думал, он неуязвим.

Сомневаюсь, что вы в моем положении поступили бы лучше.

Мун уже был готов нажать на спусковой крючок, когда его остановил знакомый голос.

— Наверное, вы Эдвард Мун.

— Чего вам надо? — прошипел Мун.

— Меня зовут Томас Крибб.— Я понял, что уродец стоит у меня за спиной и смотрит в лицо детективу.— Я хотел бы пожать вам руку, но вижу, вы немного за-няты.

— Что?

— Вы сейчас совершите большую ошибку.

— Я думал, вы вступили в ряды «Любви».

— Я? Ну, положим, я мог бы. Но это будет завтра.

— Назовите мне хотя бы одну причину, почему я не должен застрелить его.

— Только одна, — улыбнулся Крибб. — Вы не застрелили его. Я видел будущее, в котором преподобный доктор сидит в тюремной камере.

Уголком глаза я заметил, что к нам приближаются несколько полицейских и инспектор. Они остановились посмотреть, чем дело кончится. Едва ли я вправе злиться, но мне казалось, что их обязанность — спасать меня, а не стоять и смотреть, как меня убивают.

— Он умрет? — спросил Мун. Должен сказать, неоправданно кровожадно.— Он будет казнен?

Крибб скривился.

— Его не повесят.

— Значит, правосудия нет?

— Я могу обещать только одно — он будет достаточно наказан. Он будет страдать. Прошу вас, опустите револьвер.

Какое-то мгновение казалось, что мой враг все же выстрелит.

— Прошу вас,— снова заговорил уродец.

Мун вроде бы смилостивился и начал засовывать револьвер в карман. Но в последнее мгновение он ткнул дулом прямо мне в лицо.

— Нет! — воскликнул Крибб.

Мун, отвлекшись на звук, слишком быстро спустил курок. Пуля прошла мимо (хотя и царапнула меня по щеке) и вместо меня попала в уродца. Ранение было несерьезным. Но он все равно упал на землю, хныча, как футболист, давящий на жалость зрителей. Он вцепился в левое запястье и ругался себе под нос.

Наконец появилась и полиция (как раз вовремя), и меня грубо подняли. На моих руках защелкнули наручники, совершенно не подумав, что они могут натирать запястья. Меня увели, и Мун не сказал ни слова.

По дороге, однако, я услышал, как он зовет кого-то. Крибба? Возможно, но я всегда был почему-то уверен, что звал он кого-то совсем другого.

— Сомнамбулист погиб! — крикнул он, затем повторил уже тише: — Сомнамбулист...

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Это случается в подземке каждое утро. Наверняка вы сами это замечали.

В час пик все эти спешащие на работу жители пригорода, что выбираются из поездов на станции «Монумент », все до единого в полосатых костюмах и котелках, готовые предаться беспощадной мельнице каждодневной работы, становятся свидетелями необычного феномена.

Дерьмо. Удушливая вонь по утрам иногда бывает непереносимой. Я точно знаю, что многие морщат нос от отвращения, многие обмахиваются номерами «Тайме» как веерами, многие тайком зажимают носы носовыми платками. Но пассажиры так привыкли к скрипучей и ветхой городской подземке, что даже и не брюзжат по поводу этой мерзости, а только стискивают зубы и, спрятав поглубже гордость, стоически едут дальше. Мне кажется, это связано с несчастливой близостью подземки к городской канализации.