Дэниел Худ - Дракон Фануил

— Ну, что там?

— Девушка, — отозвался Кессиас. — Кажется, зацепилась за край крыши.

Лайам побледнел. Конечно же, Фануил не мог ее унести. Как ему только такое могло прийти в голову? Тело Лайама вдруг страшно отяжелело. Чуть не валясь с ног от жуткой усталости, Лайам спросил, нельзя ли ему уйти. Кессвас, поразмыслив немного, кивнул. Эдил сказал, что они с Боултом сами снимут ее оттуда или кликнут на помощь кого-то еще.

— Может, зайдете ко мне домой? Бурс вас впустит. Предпраздничный пост уже закончился, — эдил подмигнул.

Лайам отказался, стараясь сделать это как можно тактичнее, но эдил все-таки выбил из него обещание пойти с ним завтра к его сестре — отметить величание Урис.

— Все равно нам нужно все обсудить, — заявил Кессиас грубовато, но с нотками странной предупредительности, не сегодня, так завтра.

Бледность и отсутствующий вид Лайама явно беспокоили эдила.

— В общем, приходите завтра к полудню ко мне домой.

Лайам обещал и поспешно удалился, не обращая внимания на умоляющий взгляд Виеску. Выбравшись на темную лестницу, Лайам сел прямо на ступеньки и натянул сапоги. Каким-то чудом, топчась по стеклу, он не изрезал ступни, но Лайам не обратил на это внимания.

Лайам знал, что Кессиас позволил ему уйти лишь потому, что считает его изнеженным книжником, бледнеющим от одного вида крови. Впрочем, его это не волновало. Лучше считаться чокнутым слабаком, чем стаскивать с крыши труп женщины, на след которой ты, сам того не желая, навел дракона.

Все то время, что Лайам брел через Муравейник, дождь лил не переставая, но он лишь по плотнее кутался в плащ. На душе было невыразимо муторно, и скорее всего от того, что сам Лайам никак не ожидал подобной развязки. Да и как он мог ожидать, что авантюра, в которую он ввязался несколько дней назад, завершится подобным образом?

При одной лишь мысли о поездке к дому Тарквина под проливным дождем Лайаму сделалось нехорошо, а при мысли о том, что его там ждет, сделалось еще хуже. Поэтому он решил отправиться к себе на чердак. Когда он добрался до дома госпожи Доркас, хозяйки на кухне не оказалось. Лайам понял по отдаленному гомону голосов, что она сейчас вместе с другими жильцами отмечает наступление праздника Урис. Облегченно переведя дух, Лайам проскользнул наверх, не потрудившись даже прихватить новую свечку.

Он сбросил плащ я, не зажигая огня, уселся на стул. Но дождь все лил, все стучал по оконному стеклу, и это нервировало Лайама. В конце концов он решил, что стоит прилечь.

Удача по-прежнему опекала его. «Я успею поразмыслить об этом завтра» — успел он только сказать себе и тут же уснул.

Когда он проснулся, комнату заполнял тусклый свет. Дождь перестал, и тучи, превратившиеся из черных в светло-серые, уже не нависали над самой землей. По прикидкам Лайама, было часов десять утра.

Лайам чувствовал себя помятым и больным — одним словом, куда паршивее, чем вчера утром. Пятна, покрывающие грудь, принялись желтеть по краям.

«Заживает, как на легавой», — подумал Лайам, невольно вырвавшийся смешок перешел в стон.

Стараясь двигаться осторожнее, он оделся и уложил свои немногочисленные пожитки в сундук. Сундук был легким, даже вместе со всем уложенным имуществом, но чтобы снести его вниз, Лайаму пришлось до предела напрягать ноющие мышцы.

Мальчишка-конюх подвел Даймонда прямо к дверям кухни. Он помог Лайаму взвалить сундук на конский круп и привязать его понадежнее. Сияющая физиономия паренька и беспечность, с которой он принял крупные чаевые, напомнили Лайаму, что сегодня праздник. Этим же объяснялось и малое количество народу на улицах, и тот факт, что госпожа Доркас еще не встала. Хозяйка дома явно полагала, что в праздник Урис можно поспать и подольше.

Это вполне устраивало Лайама, ему вовсе не хотелось встречаться с госпожой Доркас. Он при шпорил Даймонда и пустил его медленным шагом. Ему понадобился почти час, чтобы добраться до дома Тарквина, но Лайам ничуть не возражал против столь неспешного передвижения.

Невзирая на облака, погода выдалась достаточно ясная, но Лайам знал, что даже будь сейчас распрекрасный, солнечный весенний денек, ему все равно не очень хотелось бы поспешать к дому покойного чародея.

Впрочем, Фануила нигде не было видно, и даже когда Лайам нерешительно принялся обходить дом, время от времени окликая дракончика, ни одной посторонней мысли у него в голове так и не появилось. Озадаченный, Лайам вышел на берег и разгрузил Даймонда. Сундук шлепнулся на песок, и Лайам, ухватившись за один край, отволок его в прихожую.

Решив, что он уже достаточно поискушал судьбу, Лайам оставил сундук в прихожей, снова взгромоздился на своего чалого и двинулся обратно в Саузварк.

Лайаму не хотелось видеть Фануила, и он был рад, что так и не увиделся с ним. Впрочем, Кессиаса ему тоже видеть не очень хотелось, но он обещал, и кроме того, он должен был кое-что объяснить Эдилу. На обратном пути Лайам намеренно сдерживал коня, поскольку не хотел явиться слишком рано.

Кессиас уже ждал его. Он сам отворил дверь и впустил Лайама в дом.

— Ну, как спалось?

— Хорошо, — ответил Лайам и с удивлением понял, что сказал чистую правду. — Только болит все.

Эдил рассмеялся:

— Ничего, скоро мы добёремся до ваших дружков.

Кессиас провел Лайама на кухню и, пока они разговаривали, занимался тем, что добавлял последние унции пряностей в поистине устрашающего размера котел.

Лайам в общих чертах изложил свою историю, дополняя ее теми деталями, которые он узнал или вычислил прошедшей ночью. Это оказалось на редкость несложно.

Она была беременна, а Неквер ее оттолкнул. Из речей Кансаллуса можно было понять, что ей присущи гордость и умение защищаться. Однако директор труппы ее явно недооценивал. Она умела и нападать и обладала более неукротимой натурой, чем полагал Кансаллус, невзирая на то, что у него имелось яркое тому свидетельство — искалеченное ухо Хорька. Она, скорее всего, легла под Виеску в своих целях — чтобы раздобыть яд, необходимый ей для убийства Неквера, — а затем пригрозила рассказать всему свету о том, что произошло между ними. Уже одно это свидетельствовало, какая безжалостность и какое коварство были присущи ее душе.

— Думаю, она была слегка не в своем уме, — заметил Лайам, и Кессиас невнятным ворчанием выразил свое согласие.

Итак, она задумала убить Неквера. Должно быть, Лонс рассказал ей о своей сделке с Тарквином, и она решила уговорить чародея подменить заклинание, заплатив ему своей кровью. Не вполне ясно, почему она выбрала заклинание, способное сделать Клыки незримыми. Возможно, она не хотела совать брату палки в колеса и думала, что если Клыки пропадут из поля зрения горожан, то Лонс сможет потребовать у Поппи Неквер обещанную награду. Если бы Поппи не заупрямилась, брат непременно получил бы свое. И что с того, что в тот же день Неквер разбился бы о незримые скалы? Возможно, это казалось ей вполне уместным. И давало возможность вдвойне отомстить. Жена Неквера становится подстилкой другого мужчины, а сам Неквер покоится на морском дне.