Александр Лонс - Химера

— Ты ко мне, юноша? — спросил кто-то сзади.

Я обернулся. От такого обращения — «юноша» — я отвык уже лет пятнадцать как. Передо мной стоял хорошо одетый немолодой господин, худой и несколько сутулый. Обычный пожилой человек незлобивого вида, с медлительно-гнусавым голосом и с большими бесцветными глазами, от которых исходило странное, прямо-таки лунное свечение. Его речь звучала, как медленные аккорды гитары. У него оказались абсолютно белые волосы, смуглое гладкое лицо, решительная неторопливая походка, и выглядел он не больше чем лет на пятьдесят, а сколько там на самом деле, кто ж его разберет. Откуда он взялся — трудно сказать, скорей всего, вышел из-за дома или с какой-нибудь боковой дорожки. В руке он держал большие садовые ножницы.

— Добрый день, — поздоровался я. — К вам, неверное. Вы же хозяин?

— День добрый, он самый. Хозяин и есть. Заходи.

Мы вошли. Я огляделся. Довольно-таки обширное помещение почти ничем не выдавало занятий своего владельца. Только везде, на многочисленных полках и шкафах стояли разнообразные бутыли, банки и коробки, а прямо под потолком висели мешочки с неизвестным содержимым и травы, собранные в пучки. Впрочем, такое могло быть и на кухне у любой местной хозяйки. Ассоциацию с кухней усиливала огромная плита, которую, вероятно, топили дровами. В этой большой комнате было три двери: наружу, вглубь дома и еще одна дверь, толстая, железная, вделанная в стену из дикого камня. Дверь напоминала вход в подвальное бомбоубежище на моей прежней работе. Убежище, которое никогда не использовалось по прямому назначению. Справа от этой двери располагался внушительных размеров холодный камин. Огня в нем не было.

Все это выглядело совсем непохоже на то, что я ожидал. Почему-то я был убежден, что в доме колдуна наверняка встречу хрустальный шар, черного кота или грустную жабу с золотыми глазами, а по углам непременно растянута паутина с огромными мохнатыми пауками. И это вовсе не потому, что колдун не следит за чистотой своего жилища, просто пауки, черные коты, жабы и прочая симпатичная нечисть являются неотъемлемой частью колдовского антуража. К тому же жаба — символ мудрости, которая не дает человеку никакой прибыли, лишь напоминание о тщетности заблуждений в ценности личных достижений.

Мудрец приятно улыбнулся, провоцируя тем самым меня к началу беседы. Я не сдержал ответной улыбки и сказал:

— Скажу честно, — с некоторой натугой выговорил я, — к вам я попал не из этого мира, а очутился здесь… Даже не знаю, как выразиться… Главное, что я тут накрепко застрял, а пришел к вам в смутной надежде, что вы мне укажете, как вернуться домой. Говорят, никто кроме вас не поможет. Это правда?

Мудрец сел на какой-то стул, похожий на сельскую версию королевского трона, и сказал:

— Не знаю, это в какой-то степени зависит от тебя. Нам надо поговорить, а то я пока еще ничего не понимаю… Приходи завтра, в полдень. Сейчас заявится мой ученик, и совсем не обязательно, чтобы он увидел тебя здесь, а завтра его уже не будет в городе. И своих спутников приводи, не один же ты сюда добирался.

Я не помню, как прошли эти сутки.

Назавтра к полудню вся наша небольшая группка была уже в саду мудреца, или колдуна, если хотите. Не пришел только капитан Горс. Он сразу дал понять, что наши эренейские дела никаким краем его, капитана, не касаются. Хельгу с Хантером мудрец к себе не пропустил, но и уходить не позволил, велев дожидаться в саду, где у него обнаружилась очень приятная беседка. Чего именно следует ждать, он не пояснил, а мне приказал следовать за ним и приготовится к долгому разговору.

И вот уже часа два я беседовал с мудрецом. Мы сидели в той самой первой комнате, так похожей на кухню. Обстановка «кухни» совершенно не изменилась, только в камине теперь весело плясал огонь. Время от времени хозяин подбрасывал туда дрова. Я рассказал колдуну то, что мог и ответил на все вопросы. Что-то он явно не понял, но главное ухватил почти сразу. Тем не менее, я чувствовал себя довольно глупо: передо мной сидел человек мудрый, а я скверно подготовился к разговору с ним.

— …поэтому я и не верю в религиозные построения, — заканчивал я свою мысль.

— Дело не в религии, — задумчиво проговорил мудрец. — Религия — это как перила на лестнице жизни, опора для слабых. Однако можно подниматься и без перил. Люди, воспитанные на лжи, с детства привыкшие потреблять этот обман, просто одурачены точно так же, как были обмануты миллионы людей, искренне повторявших за лжецами, что Бог Света — добро, а Бог Тьмы — зло. Но такое вранье полезно, и для многих само это уже есть добро, как не парадоксально звучит. А всемогущее существо по сути своей должно быть действительно лишено всякого подобия человеческой души. Добро и Зло — выдумки, видимость, удобная форма. Что проку делать кому-то добро, если оно будет причиной зла в другом месте? В вечности человеческие слабости бессмысленны, а доброта не имеет ценности перед ненавистью. Добро и зло — фантазии людского воображения, удобная форма для оценки окружающей действительности, не более того.

— Да, я согласен с тем, что это относительные категории, и что для одного зло, то для другого добро, — кивнул я. — Но вот простой пример. Попадется кто-нибудь реально желающий вас погубить и спровоцирует других на это действие. И все, наступит полная амба для клиента. Единственный выход — ликвидировать этого кого-то, желающего вас убить. Для него это зло, а для вас — добро.

На некоторое время возникло безмолвие, только треск дров в камине да звуки пробиравшиеся из-за переделов дома разбавляли тишину и делали ее неполной.

— Клиент — это я что ли? — произнес мудрец, рассматривая пейзаж за своим окном. — Я не знаю, что такое «клиент» и кто такое «амба», но я понял твою мысль. Твой пример доказывает только несовершенство наших представлений о мире. Но сколь достоверно то, что испытывает человек? Что он может утверждать? Только то, что нечто воздействует на его чувства. То есть непременно должна наличествовать некая реальность за пределами сознания, влияющая на органы наших чувств. Но отвечает ли она изображению, которое видит человек своими глазами? Или чувствует другими органами? Возможности проверить это посредством ощущений — нет. Тот мир, что видит какой-нибудь наблюдатель — это лишь видимая реальность, мир явлений или результатов. Однако вне его всегда имеется реальность невидимая — мир причин, вызывающий к бытию то, что и наблюдает человек. В этом мире много миров. Эти миры невидимы для большинства потому, что у людей спят лучшие, высшие чувства, которыми можно воспринимать жизнь. Для большинства людей другие миры так же недосягаемы, как человеку, родившемуся слепцом, недоступен мир цвета. Хотя свет и разнообразные цвета окружают его, он не может их видеть, для него они непонятны по той простой причине, что ему недостает чувства зрения. Предметы осязать он может, они для него реальны. Но цвета вне его досягаемости. Людям сравнительно давно стало ясно: видимый мир так же похож на реально существующий, как рисунок сыра из учебника для чтения на ломоть настоящего сыра. Но эти знания не для всех, ими должны владеть избранные. Иначе возникнет хаос.