Одинокий некромант желает познакомиться (СИ) - Демина Карина
— Останется дай Бог десяток или два… с кем стоит пообщаться.
— И руку пожать. Хорошо бы без перчаток… а лучше кровь пустить бы, — Земляной мечтательно прикрыл глаза.
— Если будешь носы ломать, нас выгонят. Даже с приглашением…
Но кажется, Глеба не услышали.
В кондитерской было все так же людно, правда, на сей раз Анну встретили молчанием. Протяжным таким молчанием, за которым ей чуялось нечто недоброе.
Аргус оскалился и заворчал.
— Может быть… — Елена замерла, испуганно озираясь. И она ощутила эту неприязнь. Ощутила остро, всей кожей. — Нам стоит…
— Нет.
С Анной порой случалось такое. Приступы странного упрямства, когда она поступала наперекор разуму.
— В конце концов, мы с вами не сделали ничего дурного, — она вошла в полутемное помещение, где пахло по-прежнему сладко. Сейчас к ароматам ванили и кофе добавились тонкие горьковатые ноты чего-то незнакомого. — Нам бы столик. Чтобы потише… и что предложите?
…черемуховый пирог со свежей малиной.
Свежайшие булочки.
Смородиновый тарт и Эстерхази, который здесь подавали на огромных тарелках, украсив алыми ягодами клюквы. Для клюквы было рановато, но выглядело все преотменно.
Девушка-подавальщица исчезла.
И тишина стала тяготить.
— Так о чем вы бы хотели побеседовать, — собственный голос напугал Анну, до того хрипло неестественно он звучал. — Если все еще хотите.
Чай.
И высокий заварочный чайник. Второй — с горячей водой прикрыт чехлом. Чашки. Салфетки. Жирные сливки. Колотый сахар горкой. И женщина, которая, казалось, растерялась, не зная, сколько же кусков ей взять. Она замерла со щипцами в руках, глядя исключительно на них.
— Да… простите… я… я не знаю, с чего начать… я должна… я обязана вас предупредить. Я вижу, что мой брат к вам не равнодушен, хотя… он давал зарок, что никогда не женится.
Кажется, Анна смутилась.
У нее не было причин для смущения. Совершенно определенно, не было и быть не могло, потому что… Господи, куда ей замуж? Или даже в роман? Какой, помилуйте, может быть роман с женщиной, которая и ходит-то с трудом?
И она немолода.
Не сказать, чтобы красива. Состоятельна, что верно, однако это состояние до сих пор не воспринималось Анной своим. И деньги в романах скорее помеха.
— Вижу, вы тоже заметили, — тихо произнесла Елена и щипцы все же отложила. Она сцепила руки, переплела пальцы, такие тонкие и хрупкие, что это смотрелось почти уродливо.
Как и серая полоска вдовьего кольца.
— Глеб… он… безусловно, хороший человек. Но… он, как и отец, слишком близко стоит ко тьме, чтобы это прошло бесследно. Понимаете…
Анна не понимала.
А женщина, сидящая напротив, кусала губы, отчаянно пытаясь подобрать слова.
— Наш отец был… нехорошим человеком. То есть, не совсем верно… когда-то, безусловно, он был очень и очень хорошим. Я говорила с теми людьми, кто помнил его… прежним помнил. Я была довольно молода. Я самая младшая в семье, поэтому… все сложно.
Просто никогда не бывает, это Анна уже усвоила.
— Наталья много рассказывала мне о нем… о добром, понимающем человеке, который готов был помогать всем. Думаю, она несколько преувеличивала, ибо получается, что он был почти святым. Или не почти? Наталья у нас… она очень… с ней порой сложно. Со всеми нами сложно. А с Глебом особенно… ему достался проклятый дар. Сама я… сама напрочь лишена, да. И это хорошо. Мне было бы страшно, если бы… вам не страшно рядом с ним?
— Нет.
— И маме не было. Она… я видела свадебный их снимок. Такой, знаете, где вдвоем…
И невеста не кажется счастливой, ибо знает об обмане, а может, предчувствует, что толку от этой свадьбы не будет.
— …и там она улыбалась. Она выглядела такой… такой… хорошенькой… — Елена прижала ладони к щекам. — И жили они счастливо. Я уверена. А потом… потом он начал сходить с ума. После войны уже. И Глеб, и остальные были достаточно взрослыми… мне повезло. Я помню лишь, как мама плакала. Почти все время плакала, а еще уговаривала меня не перечить отцу. Но он никогда меня не трогал. Не обижал. На руки брал. Катал на плечах. Дарил… кукол… у меня была целая комната кукол. И не только у меня… он и остальных. Я не помню, чтобы он поднял руку на кого-то из нас… напротив, он всегда готов был выслушать, утешить… я была его принцессой. Мы все… а Глеб вечно злился. Я его боялась, да… теперь я понимаю… вижу все немного иначе. Мне повезло в тот день… я… убежала. Я иногда убегала из дому, придумывала себе сказку… про дальние земли и все остальное. Я спряталась в саду. Было у меня особое место… я играла там до вечера, счастливая, что никто меня не ищет… и потом тоже сидела, боялась, что накажут. До самой темноты. Потом уже боялась самой темноты. И знаете, я очень четко помню этот свой страх. И голод. И холод… меня нашли. Не нянечка, кухарка… она все причитала, называла меня бедненькой девочкой. Накормила. Она налила полный стакан молока и пирог дала, а потом еще сыр и что-то кроме… я сидела на кухне, закутавшись в тулуп, и пила это молоко. И не было никого счастливей меня, да…
Пирог с малиной оказался выше всяких похвал.
— Потом приехала Наталья и забрала меня. Мы жили в гостинице. Она наняла няньку, сама все время плакала. А нянька вздыхала и опять же называла меня бедненькой девочкой, хотя я сама себя бедной не считала. Напротив, все было чудесно… я ведь никогда не уезжала из дому, а тут приключение. Вы меня осуждаете?
— За что?
— А… — она вдруг сглотнула. — Вы… не знаете? Мой отец… он убил мою мать и сестер. Он буквально выпотрошил их… и я… я читала протоколы. Наталья прислала.
— Зачем?
— Чтобы я знала.
— Это знание что-то изменило? — Анна погладила зверя, пристроившего голову ей на колени.
— Он перерезал матери горло… он разделал ее… куски мяса нашли на тарелках… он… с остальными тоже… он устроил семейный обед. Тот, на который я опоздала… приправил мясо сонным зельем, а когда… вспорол животы.
Анну замутило.
— А потом перерезал себе горло. Я должна была умереть вместе с ними, но я выжила. Это неправильно.
— Кто сказал?
— Наталья… она считает, что… мы все прокляты… отец хотел заключить сделку с тьмой. Он… воевал. Так мне сказали. Много сил отдал… и там ситуация… спас всех… Ее императорское Величество… и императора тоже. Нынешнего. Его наградили, да… он не любил рассказывать, за что. Говорил, это стоило большой крови. И он изменился. И Глеб, он… он его тоже менял. Насколько получилось? Никто не знает. Все… все решили, что Глеб другой. И пока он другой. Как отец. Пока. Если бы он отказался от силы… позволил запечатать дар, все бы… возможно…
Елена прижала пальцы к губам, словно запрещая себе говорить дальше.
— Я просто хотела вас предупредить. Брак с Глебом — это нехорошо… очень и очень нехорошо… он чудовище. Он сам не знает, что он чудовище, но… дело во времени. Рано или поздно, но он станет таким, как его отец.
— Или нет.
Прозвучало несколько резковато. Но ответом Анне была снисходительная улыбка.
— Вы просто не понимаете… темным не место среди обычных людей. Они… они должны жить отдельно. А лучше… лучше, если вовсе…
— Не жить?
Губа Елены все же лопнула, и из трещинки выкатилась капля крови, которую та сняла пальцем, а его облизала. И прикрыла глаза, вздохнула.
— Даже меня тянет порой сделать что-то… что-то на редкость ужасное, такое, что заставит прочих взглянуть на меня… иначе… содрогнуться. Знаете, сколько раз я, лежа в кровати, представляла, как убиваю своего мужа? И не просто представляла. Я… планировала… я думала, что могу отравить его. Это несложно. Или устроить несчастный случай. Или… не убивать, но сделать так, чтобы ему было больно. Боль за боль…
Она неуловимо изменилась, эта женщина, будто треснула маска ее, позволив выглянуть истинному лицу. И из светлых глаз на Анну смотрело нечто до крайности опасное.
— Но я сдержалась. Пока… когда станет совсем невыносимо, я все же уйду в монастырь, как сделала это Наталья. А теперь подумайте… представьте… или хотя бы попытайтесь представить, что прячет Глеб. Вам и вправду все еще хочется играть с ним в любовь?
