Руслан Галеев - Радио Хоспис

Многие записи сводились к таинственным: «Р. Дж. Б. – комплекс 1011, строительство, судьба неизвестна», «К? Почему К?», «З. и Г. были знакомы ранее? Интересно!» – и т. д. Подобных записей было больше всего, и, очевидно, разобраться в них на данном этапе было невозможно, по крайней мере без самого Гейгера. Посему их складывали отдельной стопкой в стороне. Были записи и другого характера, более пространные, но не менее загадочные, напоминавшие скорее дневниковые. К примеру, на одном из выдранных из блокнота листов было записано следующее: «Г. я вывел, а младшего не нашел, но, похоже, он каким-то образом сумел покинуть комплекс. Куда мог направиться? Старый дом? Библиотечный комплекс? Других мест не знаю. А те, что знаю, – за забором. Хотя, может, именно туда? И именно поэтому. Волнуюсь за него. И за то, что он узнал. Мог узнать. За Г. и А. не волнуюсь, Б. голова. Молодой, но голова. Хотя пока еще дурак. Рассчитывать больше не на кого».

– Похоже, это про тебя, Стас, – передавая лист, проговорил Хворостов. – Если это так, то ясно, каким образом ушел ваш Готфрид.

Пробежав текст глазами, Стас передал лист Моралесу. Директор прочитал, ненадолго задумался, потом выпустил густое облако дыма и пожал плечами:

– В принципе возможно. Учитывая послужной список и место предписания Ублюдка, допуск у него был не меньше моего. И если Б. – это Бекчетов, то младший – это Георг Гейгер, сводный брат Ублюдка по отцу. Он был ученым. О нем спрашивали у Бекчетова особисты. Да, не исключено. В этом долбаном деле вообще ничего нельзя исключать. И я, мать их, начинаю скучать по второму году после войны, когда я мотался по всему Периметру, пытаясь поймать и надрать задницу сукиному сыну по прозвищу Бумажка. Потому что тогда я знал, кто будет связываться с этим сраным ублюдком, а кто нет. Я знал, что этот пижон никогда не остановится в городе, где меньше трех улиц и нет игорного дома. Я знал, что можно исключить и что нельзя. А здесь… Мать твою так, долбаный Гейгер, чтоб ты себе легкие выкашлял, честное слово!

Шрам и Бруно удивленно уставились на Моралеса, в то время как Хворостов продолжал методично раскидывать записки Гейгера. Сообразив, что друзьям просто еще не приходилось слышать директора в амплуа «надрать долбаную, мать его, задницу», Стас тоже вернулся к записям.

– Как бы там ни было, – сказал он, откладывая очередной лист («С. И., может быть, и прав. Все эти деньги»), – пока эти записи нам ничего не дали. За исключением, возможно, побега Скальпеля. Толку-то…

– Смотрите, – Хворостов отложил в сторону кипу листов и протянул Стасу конверт. Обычный конверт, на сложенный втрое стандартный лист, с вензелем какой-то гостиницы в верхнем левом углу лицевой стороны. Конверт был тщательно заклеен, никаких надписей на нем не имелось. Стас взял его двумя руками и потер большими пальцами.

– Думаешь, Гейгер отправил тебе таким, мать его, загадочным образом карманные деньги? – раздраженно вскинулся Моралес. – Вскрывай этот долбаный конверт!

Стас поискал глазами ножницы, но их могло и вовсе не быть в квартире Бруно. Тогда он аккуратно оторвал полосу с правой стороны конверта и вытянул лист. Бледно-синей краской, едва заметные, по всему листу были раскиданы все те же гостиничные вензеля. Стас без труда представил, как Гейгер стоит у стойки гостиничного портье и, макая ручку в стандартную непроливающуюся чернильницу, пишет, бросая редкие взгляды в сторону вращающейся входной двери. Как обычно, ссутуленный, шляпа рядом на стойке, на плечах светло-серого пальто – темные пятнышки тающего снега.

«Бекчетов, как это ни банально, но если ты вскрыл этот конверт, значит, я влип в неприятную историю. И я бы хотел обратиться к кому-нибудь другому, более опытному, не такому горячему, не к парню, который вылетает на нетопырей, светя голой задницей, хотел бы, да не к кому. Мы с тобой почти ровесники, Бекчетов, но ты все еще мальчишка. И поверь, это не оскорбление, потому что я тебе искренне в этом завидую. Я даже не помню, был ли я когда-нибудь таким. Но все эти качества скорее помеха в деле, которое я собираюсь на тебя свалить, и потому я заранее прошу прощения. Эту папку тебе передадут мои друзья, люди, которым я могу доверять. И ты можешь, если что-то приключится. Вот им бы я доверился, но они не детективы, Бекчетов, а ты – детектив. Мы очень разные, но кое в чем мы очень похожи. Нам обоим нужно знать, нужно вскрывать секреты, и мы не умеем успокаиваться. Я бы очень хотел сейчас, в этой записке, как можно подробнее изложить тебе суть дела, разжевать, что к чему, разложить по полочкам. Но в том-то и дело, что я и сам толком ничего не знаю, все эти разрозненные элементы тебе придется сложить самостоятельно. Только так ты сможешь понять, как и почему погибли твои друзья: Югира, Полынер, Спайкер; только так ты сможешь узнать, как дело твоего отца, Анатоля Бекчетова, и дело твоего друга, Готфрида Уоллиса, связано с делом нашего снайпера. И только так ты сможешь довести расследование преступления до конца. Так, как и до€лжно у нас, детективов. Надо ли говорить, что содержимое папки не для чужих глаз? Я догадываюсь, что твои друзья из «Долины» увидят их, но постарайся не пускать информацию дальше этой группы людей. Впрочем, при всем мальчишестве ты далеко не дурак и наверняка уже все понял сам. Это еще одна причина, по которой я не стану излагать здесь свои соображения по поводу нашего дела. Не думаю, что посторонние должны быть с ними ознакомлены. Надеюсь, у меня хватит времени закончить все самому. Но я реалист, Бекчетов, так что удачи тебе, детектив. И пусть тебе повезет больше, чем мне. Марк Гейгер».

– При чем тут мой отец? – прохрипел Стас, опускаясь на табурет. Ветер внезапно накинулся на окно, ударил и тут же осыпался снежной крупой. Все повернули головы и посмотрели на бледный квадрат, в котором, как в дешевой раме, застыла картина безрадостного зимнего полудня.

Моралес и Хворостов снова уселись на диван, каждый со своей кипой записок, Бруно сидел на подоконнике, Шрам вышел в подъезд и сменил Арчи. Тот отправился на кухню отогреваться и готовить всем чай.

– Надо бы сменить Душку Джи и Беби-Бума. – сказал Стас, глядя перед собой.

– Кого? – вскинул голову Моралес, и Хворостов вполголоса начал объяснять директору, кого имел в виду Стас. Моралес что-то проворчал в ответ. Бруно подошел, сел на край стола, протянул Стасу пачку. Стас вытянул сигарету, закурил.

– Ты эту записку имел в виду? – спросил Стас.

– То есть?

– Этой ночью Йозек Данек прислал ко мне девушку. Она передала твои слова…

Бруно медленно встал со стола и странно посмотрел на Стаса. Потом оглянулся на Моралеса и Хворостова.

– Что-то не так, Бруно?