Анна Мурадова - Беглая книга

— Это что такое? — я потянулась через Иришку к крану, чтобы наполнить чайник.

— Что-то типа секты сатанистов. Но без кровавых жертвоприношений. Интеллигентные мальчики развлекаются. Лядов в этом обществе тоже состоял. Это все, что Сашка узнал, ему советовали особенно в это дело не углубляться, опасно. Поэтому он разок слазил на сайт, и больше ничего делать не стал. Но просил ему позвонить, если еще что-то что раскопается. Маргарит-Сергеевна, а у вас дома интернет есть?

— Нет, только на работе…

— Жалко. А то бы посмотрели.

— Ой, Ириша, мы с тобой сегодня достаточно насмотрелись.

— Правильно! Отбой! — К Володе уже возвращалось его привычное веселое настроение. — Отложим хоть что-нибудь на завтра. Рит, а ты подумала, как мы тут будем размещаться на ночлег? Гостеприимная хозяйка, тоже мне…

— Именно об этом я и думаю. С ужасом.

— Ничего, — ободрил меня Володя. — Вы с Иришкой на диванчиках ляжете, а мы — вповалку на полу.

— Но у меня нет ни матрасов, ни одеял на всех..

— А у соседей?

— Володь, я, конечно, схожу к соседям, но у меня не такие с ними отношения…

— Понял, к соседям иду я.

— Но ты же с ними не знаком!

— Вот и познакомлюсь. Скажу, у Риты веселая жизнь, аж четыре мужика ночует, так что давайте матрасы, а то они придут, и морды вам набьют.

Я только замахала на него рукой:

— Иди, иди, говори им что хочешь.

Как ни странно, но Володя вернулся через пять минут с ворохом пледов и одеял.

— Матрасов не дали, — радостно объявил он, — сказали, что им самим не хватает, но все покрывала с кроватей сняли и отдали.

— И как у тебя это получается? — удивилась я.

— Потому что я не интеллигентничаю и не смущаюсь, как некоторые. А четко и ясно формулирую заказ. Ириш, поможешь Рите расстелить?

Вместе с Иришей мы помыли посуду, и занялись приготовлением постели, пока мужчины скучали и сокрушались отсутствию телевизора в моем скромном жилище. Один из ЧОПовцев взялся даже починить несчастный ящик, но ничего из этой затеи не вышло. Ириша позевывала, а вот я не могла понять, как это так можно взять и заснуть после всего, что произошло сегодня. К тому же меня беспокоило то, что даже после трагической смерти Лядова, моя — теперь уже моя! — Книга снова находится в опасности. Ведь кто-то давал и Рыжику и, по всей видимости, почившему Паше задание отыскать ее. Кто? Для чего?

Почему-то я рисовала себе в воображении банальный образ мафиози из фильма «крестный отец», такого с виду благообразного, но по сути ужасного мужчины с седыми висками, в костюме-тройке и с сигарой в зубах. Но для чего настоящему, а не киношному мафиози, который и про Бретань-то, наверное, читал только в туристических гидах, понадобилась эта непрезентабельная рукопись? Немцам продать? Да вряд ли порядочная мафия станет такой ерундой заниматься.

47

Маленький смешной человечек, шатаясь от усталости, уныло бродил взад и вперед по убогой платформе с казенным металлическим номером-вывеской 258. Утро едва прогладывало сквозь сине-серые тучи, а электричек в сторону Москвы все не было и не было, несмотря на то, что по расписанию утренний поезд должен был бы минут двадцать как приехать. Мимо с унылым громыханием промчался товарняк, и у Миши зарябило в глазах от проносившихся мимо цистерн, вагонов без окон и открытых платформ.

Стоять здесь, на влажном холодном ветру было более чем неуютно, но других вариантов не было: он даже не знал, где находится ближайшее шоссе. Да и поймать попутку в такое время суток (и, особенно, в такое совсем не дачное время года) вряд ли было легко.

Мистическое бдение на поляне Сидов, похоже, заканчивалось жестокой и совершенно не романтической простудой. Колбаскина бил озноб, он не чувствовал ни рук ни ног. Но все это было сущей ерундой по сравнению с главным.

Сиды не открыли ему свою поляну. Эта ночь, как и положено такой волшебной ночи, была ужасна и зловеща: завывания ветра, то ли колкий дождь, то ли мокрый снег, колыхание елей над головой — все нагоняло на одинокого путника такой первобытный страх, что и в самом деле можно было отправиться с мир иной. Но то, что произошло дальше, было еще страшнее, хотя ни в одной саге не упоминалось.

На поляну он вышел не сразу. Найти ее днем было легко, а вот ночью, когда свет фонарика буквально выгрызал из темноты кусочки окружающей действительности, пришлось довольно долго поплутать, прежде чем достичь того самом идеально круглого холма. Но, в конце концов, он нашел то, что искал. Идеально покатый склон, высохшая, но влажная от дождя трава, по которой было ужасно неудобно карабкаться наверх. После долгих усилий, вымокший, но еще полный надежды, Колбаскин оказался на вершине. Там он и просидел всю ночь, ожидая голосов, которые позовут его с собой в неведомый мир… Но никто и не думал звать его. Может быть, Сиды, как и он сам когда-то ждали, что их будут уговаривать и упрашивать: мол, возьмите меня с собой, а? Но Колбаскин был все же уверен: их лучше не трогать, сами призовут.

Погрузиться в пророческий сон не было возможности: несмотря на непромокаемую штормовку, влажный холод проникал под одежду, студил тело и воспалял мозг. Казалось, весь мир вокруг исчез, и остался только ветер и дождь, дождь и ветер.

И тут фонарик неожиданно погас. Наверное, села батарейка. Эта досадная и самая что ни на есть бытовая мелочь сделала положение Миши и вовсе невыносимым. В этом лесу, где на километры вокруг не было ничего кроме парочки абсолютно пустых дачных поселков, безумному горожанину было делать нечего. О том, чтобы развести костер и речи не было: где найдешь хоть одну сухую веточку?

Вообще о своем комфорте Миша как-то не подумал. То, что придется просто пережидать холодную дождливую ночь, для него было полной неожиданностью.

Несостоявшийся гость Сидов так и сидел на собственном рюкзаке, периодически вскакивая и начиная приплясывать, чтобы хоть как-то согреться. Время, которое прошло от того момента, когда погас фонарик до рассвета, показалось ему вечностью. У него еще никогда не было столько времени на раздумья о жизни и о себе. Как ни странно, в голову ему приходили совсем другие мысли и образы, чем раньше.

Очень многое из того, чем он раньше думал со священной дрожью, показалось смешным и ненужным, а то, о чем он отзывался с пренебрежением, стало вдруг важным до невозможности. Вся его жизнь, полная слепой веры в собственный заблуждения осталась где-то позади, все желания ушли, и осталось только одно: выжить и пережить эту жуткую ночь. А ночь все длилась и длилась, она затягивала сидевшего на холме в свою пустоту и черноту, она сжимала его в своих мягких, но властных лапах, но вместо того, чтобы убаюкать и усыпить, будила в нем все его прежние страхи и заставляла дрожать, как струну арфы, которой коснулся нежный палец музыканта.