Сакс Ромер - Возвращение доктора Фу Манчи

Он взбежал по лестнице в свою комнату и через минуту скатился вниз. Хлопнула входная дверь.

— Телефон в холле, — сказал я констеблю.

— Благодарю вас, сэр!

Он вышел из операционной, а я зажег лампу над столом и стал изучать отметины на лице Форсайта. Как я уже говорил, они имели форму продолговатых наколок, причем довольно глубоких и какой-то странной грушевидной формы. Одна такая ранка была на правом глазу.

Но самым странным были симптомы, или нет, скорее манера поведения Форсайта, когда он буквально вывалился из-за деревьев на меня. У него явно были поражены мускулы речевого и дыхательного аппаратов. И это лилово-синее лицо, испещренное мелкими ранками (они были и на горле), ввергло меня в состояние глубокой задумчивости. Мысленно я перебирал все известные мне причины смерти, которые подходили бы к данному случаю. Но я так и не пришел к сколь-либо приемлемому выводу. Подробный осмотр тела тоже ничего не дал.

Небо уже посерело, предвещая близкий рассвет, когда явились полицейские вместе с каретой скорой помощи и забрали тело Форсайта.

Я как раз снимал свое кепи с вешалки, когда возвратился Найланд Смит.

— Смит! — воскликнул я. — Вы нашли что-нибудь?

Он стоял посреди холла в сером свете зарождающегося утра и растерянно тянул себя за мочку уха. Было видно, как осунулось за ночь его загорелое лицо. Глаза его горели тем лихорадочным блеском, который, признаюсь, одно время я так не любил. Однако со временем научился понимать, что он свидетельствует о чудовищном нервном возбуждении. В эти периоды Смит, как правило, был в состоянии действовать с поразительным хладнокровием, а все его способности обострялись до предела. На мой вопрос он тем не менее не ответил.

— Есть у вас молоко? — спросил он резко.

Это было так неожиданно, что какое-то время я собирался с мыслями.

— Молоко?!

— Да-да, Петри! Я буду вам весьма обязан, если вы найдете хотя бы немного молока.

Я уже повернулся, чтобы спуститься в кухню, когда вдруг…

— Петри! И остатки тюрбо* 1 после нашего вчерашнего обеда тоже были бы крайне желательны. А еще мне нужна небольшая лопатка или совок.

Моя нога замерла на первой ступени лестницы.

— Смит, вы что, издеваетесь?..

Он сухо рассмеялся.

— Прости, старина, — ответил он. — Я был так занят своими мыслями, что не успел подумать, какими дикими могут показаться мои просьбы. Клянусь, эти свои странности я объясню позднее. А сейчас время слишком дорого.

Нет, он явно не шутил, и я буквально слетел по лестнице. Через несколько мгновений у него уже были садовый совок, блюдо с холодной рыбой и стакан молока.

— Спасибо, — сказал Смит, — вот только если бы вы перелили молоко в кувшин…

Мое удивление превзошло все возможные пределы, но я, ни слова не говоря, вышел и вернулся с кувшином, в который он и вылил молоко. Затем, сунув совок в карман, взяв тарелку с холодным тюрбо в одну руку, а кувшин с молоком в другую, он направился к двери. И уже открыл ее, но в этот момент его осенила новая идея.

— Петри, не сочтите за труд, — мой пистолет.

Я молча протянул ему пистолет.

— Только не подумайте, что я вас мистифицирую, — заметил он с легкими извиняющимися интонациями, — но если мы пойдем вдвоем, это может сорвать мой план. Я скоро вернусь.

Тем временем холодный утренний свет уже залил прихожую. Дверь за ним захлопнулась, и я поднялся к себе в кабинет, из окна которого было видно, как Найланд Смит пересек газон и исчез в утреннем тумане, держа направление на группу из девяти вязов.

Некоторое время я сидел у окна, наблюдая восход солнца. Под окном прошагал полицейский. За ним шаткой походкой проследовал припозднившийся гуляка в вечернем смокинге. Ощущение реальности начало понемногу возвращаться ко мне. И все же я помнил, что там, за пеленой тумана, проделывал какие-то фокусы с тарелкой холодного тюрбо, кувшином молока и садовым совком человек, которого закон наделил самыми высокими полномочиями; за спиной которого стоит правительство Великобритании; сфера деятельности которого простирается на всем пространстве от Рангуна до Лондона.

Далеко справа, у кромки газона, остановился трамвай, затем тронулся вновь. Его желтоватые огни мигали в серой мгле, однако меня интересовало не столько это зрелище, сколько одинокий путешественник, который сошел на остановке.

Трамвай прогрохотал под окном, а я изо всех сил старался разглядеть загадочную фигуру, которая пересекла шоссе и двинулась по газону. Это была женщина, несшая что-то вроде большого мешка или свертка.

Надо быть самым заскорузлым материалистом, чтобы отрицать присутствие в нас неких мистических сил, которыми мы не умеем управлять, но, которые, при случае, великолепно руководят нашими действиями. Внезапно мне страстно захотелось узнать, кто же эта одинокая путешественница, пересекающая газон в столь ранний час.

Без какого-либо четкого плана действий я сбежал по лестнице, надел кепи, выскочил из дома и пересек газон в том направлении, где предположительно мог столкнуться с одинокой странницей.

Но случаю было угодно, чтобы я ошибся в расстоянии, и мое приближение к ней скрыл кустарник. Поэтому, оставаясь незамеченным, я мог видеть, как она присела на мокрую траву и стала развязывать узел.

Она была одета в какие-то неразличимого цвета лохмотья, носила вульгарную соломенную шляпку и плотную вуаль. Но когда она развязывала узел, мне удалось заметить, что руки ее тонки и белы. Я заметил также, что рядом с ней на земле лежат чудовищного вида матерчатые рукавицы.

Между тем «странница» развязала узел и вытащила из него нечто, напоминающее миниатюрную сеть для ловли креветок. Я вышел из кустов, молча пересек разделяющее нас расстояние и подошел к ней вплотную.

Легкий аромат духов коснулся меня, и — проклятье! — все те же таинственные благовония древнего Египта взволновали душу. Все волшебство Востока было в этом аромате, и я отлично знал, кто может им так коварно пользоваться. Я склонился над женщиной.

— Доброе утро. Не могу ли я вам чем-либо помочь?

Женщина вскочила, как спугнутая косуля, и неподражаемо гибким движением восточной танцовщицы отпрянула. В лучах восходящего солнца на пальцах мнимой бродяжки сверкнули драгоценные камни. Сердце мое упало. С огромным трудом мне удалось выговорить:

— Нет повода для беспокойства…

Она замерла, не спуская с меня глаз. Даже под плотной вуалью я различал их сверкание. Нагнувшись за сеткой, я услышал ее тяжкий вздох и какое-то невнятное бормотание. Но этого для меня было вполне достаточно.

— Однако, это не силки для птиц, — сказал я нарочито безразличным тоном. — За какой же невиданной пташкой ты охотишься, Карамани?