Владимир Романовский - Полезный Груз

– Где ваша сумка, кстати говоря?

– Под курткой. Вот.

– Ишь какая плоская.

– У меня там только разных видов яды и турецкий кинжал.

– Кинжал?

– Я им консервы открываю.

– Зачем вы меня по щеке хлопнули давеча?

– Вы заслужили.

– Неправда. Я вжился в роль, только и всего.

– У вас стоял член.

– Это от восхищения. Чем вы открыли квартиру? У вас есть ключ?

– Отмычкой.

– Я видел связку.

– Отмычка на связке висит. Любите вы задавать вопросы, капитан.

– Иногда … А это кто такая? – спросил Муравьев, указывая на даму в постели.

– Не знаю, но скорее всего Валерия Дашкова, руководитель Театра на Таганке.

Муравьев пригляделся.

– Действительно, – сказал он задумчиво. – Что-то я про нее слышал. Или читал. Ну и методы у кирасиров.

– Гуманнее, чем у мусоров, – парировала Пиночет. – Ваш брат бы ее сразу по голове, или пистолет в морду.

– А она вас не запомнила?

– Очнется – решит, что ей все приснилось. Капитан, мы идем или нет? У нас в этом здании дело есть, напоминаю.

– Идем, конечно.

– Сейчас снова сыграем сцену.

– Да.

– Это вы хорошо придумали.

– Благодарю.

– Будем хихикать и глупо шутить, выходя.

– Будем.

– Только прошу вас на этот раз не лезьте мне рукой в пах, и жопу не поглаживайте настойчиво, иначе я вам шею сверну, понятно?

– Виноват, сударыня.

Она пошла к входной двери, и Муравьев последовал за ней. Сделав невинное лицо, Пиночет открыла дверь и высунулась наружу. На лестнице никого не было видно. Муравьев вышел следом. Что-то она сотворила опять с дверью, прикрыв ее плотно – и беззвучно.

Бесшумными мягкими прыжками, как кошка, взбирающаяся туда, где, по её понятиям, её должны накормить и приласкать, Пиночет взлетела по лестнице на следующий этаж. Муравьев, стараясь ступать бесшумно, последовал за нею, держась подальше от перил, чтобы ни снизу, ни сверху, не было заметно. На следующем этаже из кармана в руку Пиночету сама собой выскочила та самая связка ключей, и отмычка уже въехала было в замок, когда Пиночет пришло в голову просто попробовать повернуть ручку. Дверь оказалась не заперта.

Она беззвучно скользнула внутрь, и Муравьев постарался скользнуть за ней, также беззвучно, и вроде бы у него получилось. В залитой светом пустой гостиной, напоминавшей репетиционный зал – с зеркалами и балетным станком – не было не души. Когда Пиночет, пройдя гостиную по диагонали, пинком распахнула дверь в спальню, в руке у нее наличествовал пистолет.

Кирасирские страсти.

Войдя за нею следом, Муравьев по достоинству оценил сцену:

Полдень.

Нежащаяся в постели, хотя ей с утра положено упражняться, танцовщица с лошадиным лицом – отличительная особенность всех балерин мира.

Присевший рядом с ней, вступающий в пожилой возраст, плотный кряжистый мужчина в брюках и рубашке, с лицом широким, красноватого оттенка, со стаканом скотча в руке.

И деятельная Пиночет, стремительным шагом идущая к ним, плавно поднимающая руку с пистолетом, и обращающаяся к балерине с такими словами:

– Вот только заори мне тут, блядь такая.

Кряжистый повернулся всем торсом к Пиночету, умудрившись не расплескать скотч.

Муравьев посмотрел направо и налево, на всякий случай – нет, в спальне никого больше не было.

Кряжистый спросил ровным голосом:

– Вы кто такие? Что вам нужно?

Пиночет обошла кровать, схватила балерину за торчащую из-под одеяла ногу, выволокла ее целиком на свет, и продолжала тащить, пока балерина не оказалась на полу. Балерина собралась было заголосить, но Пиночет сказала:

– Захлопни хайло.

…и погрозила пистолетом, и балерина умолкла.

Пиночет вскочила на постель, сказала собравшемуся было встать кряжистому:

– Сидеть!

…и села сама, упершись спиной в мягкое, обшитое бархатом, изголовье. Руку с пистолетом она положила себе на бедро.

Муравьев подумал-подумал и переставил единственное в комнате кресло поближе к кряжистому. И сам в это кресло сел.

– Эй, плясунья, – обратилась Пиночет к балерине, все еще сидящей на полу. – Балетным положено с утра к станку. Время обеденное, а ты валяешься. Встань. Встань, встань, не зли меня. У меня руки чешутся, хочется тебя испиздить, я еле терплю.

Балерина поднялась на ноги – в кремовом пижамном костюме, с растрепанными волосами.

– Иди в угол, – велела ей Пиночет. – Ты наказана. Нет, вон в тот. Не жди, пока тебе по морде дадут. Иди.

Она слегка приподнялась – и балерина, оценив угрозу, нерешительно отошла в угол.

– Лицом в угол, – уточнила Пиночет.

Балерина хотела было возразить, но Пиночет снова сделала движение, и балерина повернулась лицом в угол.

– Ну, что ж, господин Лопухин, – сказала Пиночет. – Поговорим по душам, раз уж мы здесь.

– Вы вроде бы не из полиции, – полувопросительно сказал Лопухин.

– А вы сами как думаете?

– Думаю, что нет.

Пиночет улыбнулась, и добавила:

– Не из полиции и не из кирасирии. А откуда?

– Не знаю.

– Уверены, что не из полиции?

Лопухин рассудил вслух, тоном, показывающим, что он не боится:

– Полиции от меня ничего не нужно. Кирасиры пообещали мне, что отстанут до окончания процесса. Какие-то левые ухари звонили и обещали, что я получу по заслугам, но это несерьезно.

– Не по заслугам, а по ебальнику, – уточнила Пиночет. – Это один мой коллега развлекается. И это действительно несерьезно. – Пиночет кивнула удовлетворенно. – Все в порядке. Мы не полицаи и не кирасиры. А кто же мы, как вы думаете?

– Может, Лапландия-Сюд? – предположил Лопухин.

– Возможно, – согласилась Пиночет.

– И что же Лапландии-Сюд от меня понадобилось?

– Это мы сейчас и выясним, – заверила его Пиночет и обратилась мимо него к Муравьеву: – Коллега, начинайте, а я послушаю. Нет, Лопухин, сидите. Так удобнее. Если будете темнить, я вас буду пинать в бок и в спину, очень больно.

Муравьев вытащил блокнот, открыл его, и сказал:

– Где вы были вечером четыре дня назад?

– Я не понимаю, какое Лапландии-Сюд до этого дело.

Муравьев, подыгрывая Пиночету, откликнулся:

– Ваше понимание не есть цель нашего визита, господин Лопухин. Отвечайте на вопрос.

– Четыре дня назад?

– Да.

– Не помню.

Пиночет пнула Лопухина в бок, не очень сильно.

– Не надо врать, – сказала она. – Врать нехорошо.

– Дома я был, – сказал Лопухин, потирая бок свободной рукой и пытаясь оглянуться на Пиночета. А затем выпил скотч залпом, а стакан поставил на постель рядом с собой.

– Сколько времени было на часах четыре дня назад, когда Проханова закончила работу и покинула здание?