Дэниел Худ - Наследник волшебника

«Красный жрец рассказывает, что могут и чего не должны делать бойцы».

Лайам добрался до второй скобы и ухватился за нее, перенося вес тела на ноги, чтобы дать отдых рукам.

«Не смотри вниз. Интересно, далеко ли до пола? Совсем не интересно. Достаточно, чтобы расшибиться в лепешку».

Дальше цепь наискось шла к куполу. Самый сложный отрезок пути. Лайам шумно вздохнул. Он слишком медлит, оттягивая неизбежное и теряя уверенность.

— Вперед! — приказал он себе. — Пошел!

— Дядя?! — раздался снизу голос Мопсы. — Эй, где ты?

— Следи за дверью! — прошипел Лайам, оглянувшись через плечо. Это было ошибкой. Девчонка стояла у ямы с огнем, в сотнях миль от него. Достаточно далеко, чтобы расшибиться. И не в лепешку, а вдребезги. Достаточно далеко.

С улицы вновь донеслось пение походного горна, и Лайам крикнул:

— Следи за дверью, маленькая паршивица!

Мопса задрала голову и от удивления разинула рот. Затем (примерно через пару часов), захлопнув его, она побежала к двери.

Лайам ухватился за цепь, отходящую от стены, закинул на нее ноги и пополз вперед, пуская теперь в ход еще и колени. Из юркой ящерицы он превратился в довольно неуклюжую обезьяну, карабкающуюся по нескончаемой ветке. Пот ручейками тек по всему его телу, делая пальцы скользкими, вызывая зуд в голенях. Лежавшая в пристегнутом к поясу кошельке связка отмычек звякнула, и Лайаму сделалось тошно при мысли, что она выпала из него. Плотно ли он завязал кошелек? Лайам замер и прислушался, зажмурив глаза… Ответного звяканья снизу не донеслось. Должно быть, кошелек все же завязан.

Он вновь превратил себя в обезьяну, обезьяну ловкую, сильную, стремящуюся добраться до крюка, ввинченного в каменный свод. «Правда, ни у одной обезьяны на такое не хватило бы дури», — подумал Лайам, но тут же прогнал эту мысль и пополз дальше.

Голову стало тяжело держать на весу. Она запрокидывалась — все больше и больше. Вот уже можно видеть верхний косяк над входными дверьми… срединную их часть… дверные ручки… Лайам поднял голову прежде, чем показался пол; в результате перед глазами его все закружилось.

Но он уже многого достиг. Он вполз в объем купола на уровне крыши. И тут левая рука его разжалась и соскользнула. И упала, вертикально повиснув, словно к ней привязали пудовую гирю. Лайам изумленно уставился на собственную конечность. Он никак не ожидал подобного предательства с ее стороны.

«Красный жрец изложил условия поединка. Бойцы кланяются друг другу».

Лайам заворчал и дернул плечом, закидывая непокорную руку на место. Он заставил ее вцепиться в цепь, потом перенес вес тела и подтянулся. Где-то неподалеку болталась клетка, окна увеличивались в размерах. Под ними обнаружилась полка, до нее можно было дотянуться и отдохнуть. Но если остановиться, он никогда уже не стронется с места. Лайам продолжал двигаться дальше — со скоростью черепахи и упорством осла. Мышцы рук и ног его мелко дрожали, а бедра, сжимавшие цепь, пронзала нестерпимая боль. Впрочем, заветный крюк был уже рядом.

«Рядом, рядом, рядом», — твердил мысленно он, уже не имея сил изображать из себя обезьяну, но вожделенно поглядывая на вертикальный отрезок цепи, спускавшийся непосредственно к клетке. Ему вовсе не нужно карабкаться до самого верха, он сможет как-нибудь туда перебраться, тут ведь недалеко.

«Недалеко, это правда, зато… высоко!»

В объеме купола стало светлее. Из-за завесы туч, скопившихся на востоке, вышло зимнее солнце.

Первая попытка дотянуться до соседней части цепи не удалась. Лайам промахнулся и закачался вместе с гирляндой тяжелых звеньев. Затем, когда равновесие восстановилось, он вновь подался вперед. Пальцы его царапнули по металлу, потом сошлись в крепкий захват, — и Лайам прыгнул.

Ничего ужасного вроде бы не произошло, но тяжелая клетка внизу заскакала, как мячик, и Лайам, словно страстный любовник к возлюбленной, всем телом приник к подрагивающей и поскрипывающей струне, в которую превратилась цепь.

«Она ненадежна, о боги, она ненадежна, она не рассчитана на такую нагрузку, я сейчас разобьюсь!»

Цепь выдержала, но несколько мучительно долгих секунд продолжала подрагивать и скрипеть, и этот скрип выворачивал его наизнанку. Затем все кончилось, и Лайам взглянул вниз, на клетку, прямо в глаза каменному грифону.

«Они обменялись ударами».

Грифон смотрел на человека, усевшись на задние лапы и приоткрыв клюв.

— Привет, — с трудом выдавил из себя Лайам. — Я хочу выпустить тебя на свободу.

Грифон издал пронзительный вопль, в котором звучало нечто, похожее на вопрос, и склонил голову набок.

— Ладно, потом поймешь, — сказал Лайам и спустился на крышу клетки. Та слегка закачалась из стороны в сторону, но когда Лайам лег, раскинув руки, раскачивание прекратилось. Грифон по его примеру тоже улегся, не сводя при этом глаз с человека.

Прутья клетки были посажены близко друг к другу; Лайам ухватился за них и перегнулся через край. Клетка наклонилась. Лайам продвинулся дальше, просунув ноги между прутьями. Клетка накренилась еще сильнее, и грифон отодвинулся к противоположному ее краю, уравновешивая перекос.

— Спасибо, — кивнул благодарно Лайам. Однако крен все-таки не исчез. Придется действовать побыстрее.

На дверце клетки и впрямь обнаружился какой-то замок, и действительно запертый, но с виду несложный. Освободив одну руку — вторая тут же запротестовала против увеличившейся нагрузки, — Лайам залез в кошелек и нащупал там самую большую отмычку.

Он закрыл глаза, сделал три вздоха, после чего быстрым движением вставил отмычку в замочную скважину, потом осторожно повернул инструмент — и услышал негромкое щелканье.

«Сцевола, похоже, не собирается биться всерьез».

Отмычка выскользнула из ослабевшей руки, увлекаемая тяжестью связки. Секунду спустя внизу послышалось звяканье, но Лайам предпочел пропустить этот звук мимо ушей. Он отшатнулся от дверцы клетки и позволил ей распахнуться. Грифон напрягся — под серым мехом проступили сильные мышцы, — но остался недвижным.

— Это он тебя научил? — устало спросил Лайам. Он был почти уверен, что грифон, ринувшись на свободу, сшибет своего спасителя вниз. — Он сказал, как нужно себя вести?

Из клюва грифона на миг показался язык, черный, как базальт, и узкий, словно стилет.

Лайам, упираясь в прутья руками, вполз задним ходом на крышу клетки и улегся там в полном изнеможении. Ему было больно дышать, зато холодные прутья приятно остужали лицо. Услышав сзади какой-то скрежет, он попытался поднять голову и вновь ее опустил.

«Сцевола просто играет с поборником храма Раздора. Он не желает драться. Клотен вопит».