Светлана Зорина - Сказка о спящей красавице

– Всё меняется, – сказала я. – Сейчас ты среди друзей. И не так уж ты беззащитен, если нашёл способ бежать оттуда.

– Наверное, будь я смелее, я бы попытался сбежать раньше, но… Я боялся. Вокруг меня даже женщины были… Не то чтобы агенты, но всех моих любовниц обязывали за мной следить. А потом в меня вцепилась эта дура Олимпия… Знаешь такую писательницу – Олимпию Хавник?

– Эта та, которая заумно пишет? Я пыталась что-то почитать, но бросила, едва начав. У меня не очень-то взыскательный вкус. Я просто люблю интересные книги.

– Взыскательный вкус… – Итан опять чуть не засмеялся. Возможно, когда-нибудь он снова научится это делать. Хорошо уже, что он с нами разговорился и выплеснул сейчас то, что не один год держал в себе. Он явно давно уже столько не говорил. Такое впечатление, что он сам себе удивлялся, но остановиться не мог. Вот и славно. Пусть выговорится. Мы с Андой никуда не спешим, а ему это очень важно.

– Девяносто девять процентов так называемой элитной литературы, рассчитанной на так называемый изысканный вкус, – белиберда, подаваемая читателю с таким апломбом, что он зачастую начинает верить, будто это что-то стоящее. И читать, и писать надо только то, что тебе интересно. Жизнь и так коротка. Олимпия Хавник бездарна во всём – и как писатель, и как любовница… Знаю, некрасиво так о бывшей и вообще о женщине, но ведь я её даже бывшей считать не могу. Бывшей может быть только та, кого ты сам выбрал, а потом по той или иной причине потерял. Эту я не выбирал, её ко мне приставили, и поверьте, нет ничего, за что её можно было бы уважать. Я прикинулся, что безмерно счастлив рядом с ней, и она вообразила, будто я наконец-то нашёл в её лице любовь всей своей жизни. Самовлюблённые дураки всегда попадаются в свои собственные сети. Она была так уверена в своём контроле надо мной, что выболтала мне то, что не должна была. Именно благодаря ей я и добрался до компромата на участников стигмианского эксперимента. По правде говоря, когда я ознакомился с этой информацией, я был в таком шоке, что едва снова не заболел. Мне не давала покоя мысль, что когда-то я боготворил людей, практически погубивших мою родину. Именно тогда я и решил, что лучше умереть, чем жить в этой клетке. Подготовка побега у меня, наверное, полжизни отняла. Я знал, что меня ждёт, если они хотя бы заподозрят… Я видел, на что они способны. Бездушные твари, которых заводят кровь, изуверства или… какие-нибудь гадости. Знали бы те, кто меня сейчас клеймит, что я пережил. И ведь что интересно… Кто больше всех обвинял меня в продажности? Моя давняя знакомая Нора Кривентари.

– Это же стигмианская писательница? Я её не читала…

– Да, это достаточно известная писательница. Неплохо раскрученная у нас на родине. Она-то больше всех и клевала меня за продажность. Несколько раз читал её статейки в Интернете, пока жил в Урме. А сама… Сколько её помню, её любимая поза – «Не интересуют меня все эти политические свары. На самом деле борьба тех, кто у власти, и оппозиции – не более чем драка за свои шкурные интересы. Они все хороши, обе стороны». Как удобно – всех замазать чёрной краской. И не надо выбирать какую-то сторону, ведь за свой выбор, возможно, придётся отвечать. Главное – найти красивое оправдание своей трусости, конформизма. Как будто она не видела, как людей, которые пытались протестовать против режима, хватали только за то, что вышли на мирный митинг. У неё под окнами таких избивали дубинками и волоком тащили в полицейские фургоны. Потом этих людей на долгие годы бросали в тюрьмы. Будь таких смельчаков побольше, Стигмиана давно бы уже стала другой. Я, конечно, и сам не герой, сам сроду всего боялся, но ей ли обвинять меня в продажности, если она сама перед хозяевами выслуживается. Так любит критиковать в своих книгах гнилой либеральный строй, так называемую псевдодемократию. То есть ту, что в Гринлэндсе и других государствах Федерации с либерально-демократическим строем, где люди живут намного лучше, чем в Стигмиане. Где они, несмотря на псевдодемократию, живут без страха и чувствуют себя защищёнными. Сколько она возмущалась по поводу их семейного права! Ты же знаешь, что в большинстве миров Федерации даже совершенно посторонние люди могут подать в суд на того, кого заподозрили в домашнем насилии. Например, заметили соседи, что муж третирует жену или родители ребёнка…

– Да, я знаю. Тут действительно иногда возникают весьма непростые ситуации, и некоторые люди жалуются, что посторонние вмешались в их жизнь, хотя ничего страшного не было. А ведь в подавляющем большинстве случаев именно страшное и бывает. Просто ребёнок не решается или стесняется заявить на самодуров-родителей. Или жена не идёт в полицию, поскольку, как и многие другие дуры, надеется, что муженёк исправится и у них начнётся райская жизнь…

– В том-то и дело, что в большинстве случаев такое вмешательство в чью-то частную жизнь вполне оправданно, а если нет, то в итоге всё равно ведь разберутся. Бывают, конечно, тяжёлые случаи… Как тогда, когда девочка оговорила своего отца из мести. Не то платье ей не купил, не то побрякушку какую-то. Приехали социальные работники, увезли её из дома, и она почти два года не могла вернуться к родителям, хотя раскаялась, что солгала, и домой хотела. Кстати, хороший урок детям. Подумайте хорошенько, действительно ли родители к вам несправедливы и вы готовы променять их на другую семью. Я слышал, сейчас в таких ситуациях быстрее разбираются?

– Да, слава Богу. И сейчас не сразу ребёнка забирают. Сначала достаточно долго следят за семьёй. Закон совершенствуется. Кстати, я согласна, что те, кто стал жертвами его несовершенства, частенько получают то, что доктор прописал. Я не о детях, тут ещё можно простить недостаток ума… Я про случай с Тамалой и Шоном Кирби. Знаешь о нём?

– Это тот, когда они тренировались и муж нечаянно поставил жене фингал под глазом? Они вместе какими-то боевыми искусствами занимались. После тренировки поссорились, и жена в отместку пожаловалась, что он её ударил… Ведь так?

– Да. Полиция тут как тут. Заставили их разъехаться, опросили соседей, а те, как назло, постоянно слышали их ссоры. Парочка эмоциональная была, орали друг на друга по каждому поводу и без повода. В общем, потом Тамала уже сто раз пожалела, что подняла такую волну, и даже созналась, что фингал – результат неосторожности, но возможность съехаться у них появилась лишь через полгода. Однако воссоединение не состоялось. За эти полгода Шон Кирби встретил другую и развёлся с Тамалой. И правильно сделал. Понял, что стерва. Если она из-за ерунды, из мелочной мести не погнушалась клеветой, так стоит ли с такой жить?

– Действительно, не стоит, – вмешалась в разговор Анда, о которой мы с Итаном, можно сказать, забыли. – Но закон всё равно какой-то странный. Конечно, любой может вмешаться и заступиться, когда видит, что кого-то бьют, но идти к судьям из-за проблем чужой семьи… У нас пострадавший или просто обиженный член семьи всегда мог обратиться к главе своего клана. Тот мог собрать совет старейших членов рода. Если и так вопрос не решался, собирался Большой совет – представители всех кланов этого края… Ну вот, говорю в прошедшем времени. У нас уже давно такие советы не собирались. Так мало осталось народу, семьи маленькие и все их члены держатся друг за друга…