Джон Браннер - Квадраты шахматного города

Садясь в машину, я подумал, как прекрасна эта женщина. Какая яркая личность.

У меня было предчувствие, что из создавшегося положения мы можем выйти настоящими друзьями. И это было бы мне справедливым – даже щедрым – вознаграждением.

Путь к президентскому дворцу был коротким. Я заметил, что нас уже пропустили к подъезду: очевидно, меня еще ждали. Во всяком случае, охрана, видимо, знала о моем приезде.

Служитель открыл дверцу машины и показал водителю, где ее можно поставить. Прежде чем войти, я взглянул на лужайку и увидел, что гигантская шахматная доска снова развернута на ней. При свете прожекторов несколько человек репетировали новую партию.

Президентский дворец украшала колоннада, и он выглядел традиционно. В то время как интерьер был свободен от излишеств. Я ждал в вестибюле под холодными белыми лампами дневного света, рассматривая великолепную инкскую статую. Она была украшена цветами по древнему обычаю. Служитель поспешно ушел, чтобы доложить о моем приходе.

Почти сразу дверь, за которой скрылся служитель, открылась вновь и он возвратился вместе с дородным человеком, судя по важной осанке и вечернему костюму, дворецким. Выражение его лица показалось мне несколько растерянным, мой вид явно привел его в замешательство.

– Сеньор Хаклют! – воскликнул он. – Вы задержались?

– Меня задержали, – ответил я. – Но то было утром. А сейчас я, как видите, здесь. Что-то случилось?

– Сеньор, ужин только что начался. Я сейчас доложу его превосходительству президенту.

– Не утруждайте себя, – я намеренно повысил голос. – Вадос не предупредил меня о времени. Я сам принесу извинения.

Я направился к двери. Он сделал не слишком уверенную попытку преградить мне путь, но я обошел его, чувствуя, как во мне растет раздражение. Прежде чем он смог снова встать у меня на пути, я был уже в зале.

– Добрый вечер, – сказал я, оглядываясь по сторонам.

Через широко распахнутые двойные двери виднелся стол, накрытый для ужина. Гости переговаривались за аперитивом, прежде чем пройти к столу. Все изумленно воззрились на меня.

Вадос с бледным лицом и дрожащими руками походил на выброшенную на берег рыбу. Его жена, как всегда, выглядела безмятежной. На удлиненном лице Диаса застыло ехидное выражение. Гарсиа больше чем когда-либо напоминал школьного учителя. Он щурился за стеклами своих очков и улыбался, приветствуя меня. Еще в комнате находились женщина, которая могла быть женой Диаса, и несколько слуг.

Часы на стене показывали без пяти восемь.

Я посмотрел мимо окаменевшей компании на обеденный стол и стал считать приборы: для Вадоса, его жены, для Гарсиа, Диаса и незнакомой мне женщины. Я почувствовал, как холод сдавил мне сердце.

В эту затянувшуюся паузу, не дожидаясь, пока кто-нибудь оправится, чтобы заговорить со мной, я произнес самую весомую в своей жизни фразу:

– Очень сожалею, что вынужден разочаровать вас, но я не убит.

Диас нервно перекрестился, а Гарсиа, сеньора Вадос и неизвестная женщина ахнули в унисон. Вадос внешне уже владел собой, только на лбу у него выступили капли пота. Голос его был тверд, когда он спросил:

– Убит, сеньор Хаклют? На вас разве было покушение?

Я почувствовал, что тоже вполне владею собой, и это вселило в меня необычное спокойствие.

– Сеньор президент, вы пригласили меня на ужин?

– Конечно.

– Вы сказали слугам, что ждете меня?

– Естественно! Я не вижу…

– Вы не назначили мне час, когда я должен прийти. Но мне кажется, восемь часов – подходящее время для ужина. Сейчас… – я бросил взгляд на часы, – без четырех минут восемь. Однако в отличие от охраны вы уже перестали меня ждать.

– Сеньор Хаклют, вы явно возбуждены…

– Или у вас заведено с приходом каждого гостя добавлять новый прибор?

Гарсиа в своей непосредственности повернулся к столу и стал считать приборы. Но я смотрел не на него, а на Диаса. На его крупном, будто высеченном из камня, лице было написано разочарование.

Вадос дрожащими пальцами потрогал свои усы.

– Что касается моего упущения – я по рассеянности, видимо, не назвал вам времени ужина, – то я приношу свои извинения. Что касается остального, то не следует делать из мухи слона. Полиция известила нас, что сегодня вас не могли найти, что вы исчезли из отеля. Был даже анонимный звонок о вашей пропаже. И никто не доложил, что вы появились вновь.

– Послушайте, вы, родитель псевдочуда из бетона и стекла, – начал я резко. – Я скажу вам о городе, в отцах которого вы ходите. Вы пытались распоряжаться им так, как распоряжаются фигурами на шахматной доске. Вы низвели граждан до статуса пешек и пытались направлять их действия и даже мысли, словно они были кусками резного дерева. Вы пытались сделать это и со мной, и тут вы совершили свою самую большую и, надеюсь, последнюю ошибку. Я пришел сюда не за тем, чтобы наслаждаться трапезой с вами. Я пришел сказать вам, что человек не пешка, и если вы пытаетесь превратить человека в пешку, то должны ожидать, что рано или поздно он повернется и плюнет вам в лицо.

Диас – этот громадный жеребец, способный один тащить плуг или выдрать с корнями дерево, – схватился за сердце, колени его подогнулись, глаза закатились, и он рухнул на пол без сознания.

Я хотел, закончив свою тираду, тут же повернуться и уйти, чтобы немедля убраться из Сьюдад-де-Вадоса. Поступи я так, я никогда бы, наверное, не узнал, что сделали с Вадосом мои случайно выбранные слова.

Двое слуг подошли к Диасу и, сгибаясь под тяжестью тела, потащили его к дивану. Тишину нарушали лишь шарканье ног и тяжелое дыхание.

Я увидел, что лицо Вадоса стало серым. И в то же время мне показалось, будто тяжелое бремя сняли с его плеч.

– Итак, свершилось, – произнес он. – И я не жалею об этом.

Полуоправившийся Диас, сидевший на диване, поднял голову и молча не отрываясь смотрел на президента.

– Нас предупреждали, – продолжал Вадос, глядя на него, – что если узнает кто-нибудь из них, то всему придет конец. Алехандро говорил нам это, разве не так, Эстебан?

– Не раз, – со стоном отозвался Диас. – Не раз.

– И вот теперь это свершилось.

Вадос снова взглянул на меня, и подобие улыбки появилось на его бледном лице.

– Но в некотором отношении вы несправедливы к нам, сеньор. Вы не какая-нибудь пешка, вы конь.

32

Слова Вадоса, казалось, повисли в воздухе, как будто не имели отношения к происшедшему. Но от меня явно ждали ответа. Пауза, в течение которой я старался постичь смысл сказанного Вадосом, затянулась… Я глупо пробормотал:

– Неужели?

– Матерь божья! – задыхающимся голосом произнес Диас, с трудом поднимаясь на ноги.