Владимир Романовский - Полезный Груз

– Ну, все, едем, – сказал Муравьев. – Эй, охрана, курс на северо-восток. За два квартала остановишься, мы тебя закуём опять и сдадим моему знакомому сержанту.

– Это зачем же? – удивился охранник Лёша. – Мы так не договаривались.

– Можем отпустить по месту работы, но ты ведь сам попросил, чтобы тебя арестовали, и не зря. Засветился ты. Посидишь до вечера в прелиминарии, ничего с тобою не сделается. Сержант принесет колбасу, сержанты колбасу обожают, едят ее все время, и очень свирепы из-за этого.

– А капитаны?

– А капитаны только эскарго едят, и коржики ещё, на завтрак.

Снова ехать на вело кавалькадой по Ленинскому опять было как-то неловко, но как и в предыдущий раз неловкость преодолели и оправдали профессиональным долгом. Вело припарковали и привязали возле входа. Охранника Лёшу сдали сержанту Шевченко, который, заперев арестанта в прелиминарной клетке, тут же отправился за колбасой.

– Едем на Малую Бронную? А, капитан? – сказала Пиночет.

– Вообще-то надо бы, раз такое дело. Может, сперва в Авдеевку?

– Обеденный перерыв у подозреваемого начнется через час. Плюс десять минут добраться до квартиры возлюбленной. Пешком пойдем, или на троллейбусе?

– На таксомоторе, – сквозь зубы сказал Муравьев.

– А как же бюджет?

– Придется оплатить из собственного кармана, – сокрушенно сказал Муравьев.

– А зачем?

Муравьев посмотрел на нее задумчиво и объяснил так:

– Ознакомиться с обстановкой, оглядеться – нужно время, минут пять. Нам следует иметь непринужденный вид пары, идущей в кафе перекусить и выпить что-нибудь бодрящее. А у людей, приехавших в кафе на троллейбусе, вид как у тыловых солдат во время затянувшейся войны. Хмурый и агрессивный.

– Какая же мы непринужденная пара, вы что, Муравьев, – удивилась Пиночет. – Вы в плаще этом вашем дурном, я в моем прикиде не по летам. Ну, я сойду, скажем, за разбитную путешественницу, или засидевшуюся в подругах музыкантов шлюху. А ваш плащ так и кричит – здрасте, люди добрые, жандарм пришел. Одни пуговицы чего стоят. Будто их в Чили на плантациях выращивают, пуговицы эти.

– Может, я актер, играющий жандарма.

– С вашей-то серой рожей?

– Вовсе она у меня не серая.

– У актеров рожи опухшие от пива, а глаза циничные. А у вас рожа серая, а глаза верноподданнические, и пьете вы только крепкое. Мол, занимаюсь делом на благо отечества, и не нравятся мне последнее время ни дело, ни отечество, да уж ничего не поделаешь – долг. Так что какие уж там таксомоторы! Пойдем, что ли, к троллейбусу.

– Нет, – сказал Муравьев. – Поедем в таксомоторе.

– Вы упрямый, да? Жандармерии майор…

– С волосами на пробор, – подсказал Муравьев.

– Ну, хорошо, пошли. Раз это крик души у вас. Несерьезный вы человек, Муравьев.

У стоянки таксомоторов выстроились гуськом четыре расширенных нашответа и ни одного ландо. Первый таксист тут же включил мотор, подкатил, опустил правое переднее окно и сказал так:

– Задняя дверь не открывается, друзья. Садитесь оба вперед.

– А мы поместимся? – засомневалась Пиночет. – Может, лучше следующий таксомотор наймем, а вы поедете дверь чинить?

Давно небритый шофер сгустил брови над переносицей, выражая высокую степень сокрушенности.

– Сегодня я уже не починю, это с раннего утра нужно очередь занимать. Садитесь, садитесь, ничего страшного. Свои ж люди.

По какому именно признаку они свои люди – по сословному ли, по этническому ли – было не совсем понятно. Скорее всего фраза выплыла из коллекции дежурных выражений, которыми пользуются энергичные но недалекие люди с целью расположить к себе собеседника в тех случаях, когда рассчитывают что-то от него, собеседника, получить.

Пиночет, пожав плечами, влезла на переднее сидение и придвинулась вплотную к шофёру. Муравьев запахнул плащ и втиснулся рядом. Убедившись, что ремень плаща не свисает к земле и не защемится, он хлопнул дверцей.

– Куда едем? – спросил таксист.

Муравьев подумал, что Пиночет сейчас скажет, куда, но она оказалась вежливой и предоставила сделать это мужчине.

– На Малую Бронную, – сказал Муравьев.

Таксист принялся было проявлять дружелюбную разговорчивость, но Муравьев вынул свой диптих и некоторое время его рассматривал, и таксист примолк, и скорее всего пожалел о том, что заставил блюстителей вдвоем жаться на переднем сидении.

Когда они проехали мимо какого-то магазина, частного, маленького, бутикового типа, Пиночет вдруг сказала водителю:

– А ну-ка стойте. Стойте, стойте.

Муравьев и водитель удивленно на неё посмотрели.

– Вот вам задаток, – сказала она, протягивая водителю купюры. – Ждите нас здесь. Мы будем через десять минут. Получите столько же.

Муравьев не стал возражать, ему стало интересно. Он с недоверчивым видом вылез на тротуар и подал руку даме. И спросил:

– Что это вам в голову забежало, сударыня?

– Видите магазин?

– Да.

– Видите, как он называется?

– Да. «Самое то».

– Именно. Будем чинить внешний вид.

– Не понял.

– У дома балерины есть скамейка, – объяснила Пиночет. – На скамейке сидит баба Света, или баба Ира, черт ее знает, изо рта торчит один зуб, уши как у слона. Она всё видит, и обо всех всё знает.

– И что же?

– А то, что если мы пройдем мимо бабы Светы или Иры и заскочим в парадное, она непременно решит, что мы не из этого здания. По вашему плащу поймет, Муравьев. И когда приедет Лопухин с охраной, охрана по привычке обратится именно к бабе Свете, и спросит – не было ли подозрительных? Она непременно что-нибудь им скажет. И они будут на чеку. Могут даже войти в квартиру вместе с Лопухиным. А это совершенно не то развитие событий, которое нас устроило бы, не так ли.

– И что вы предлагаете? – заинтересовался Муравьев.

– Я предлагаю вам купить осеннее пальто вот в этом бутике.

– Э … – Муравьев замялся. – Я бы не отказался, но сейчас с деньгами у меня…

– Платят кирасиры! – заверила его Пиночет. – Не волнуйтесь.

– Нет уж.

– Не упрямьтесь, капитан. Времени нет. Вы, небось, считаете нашу контору зловещей. Как все либералы.

– Я не либерал. Но контора зловещая.

– Ну вот. Так почему ж не позволить зловещей конторе сделать хоть одно доброе дело? Мы ищем пропавшую женщину, ни в чем ровно не виноватую – помните? Дело благородное. Требуется реквизит. Да пойдемте же.

Они пошли в бутик.

В бутике их встретили не очень радушно. А Пиночет-то права оказывается, подумал Муравьев. Как глянули на мой плащ, так и поняли, что я за таннер. Или татчер. Пришел с девушкой богемного вида – и мы явно не пара. Явно. Вот и невзлюбили нас, думают, что мы вовсе не покупать пришли, а только лапать да спрашивать. О том, например, сколько хозяин магазина налогов недоплатил в прошлом году.