Ласло Леринц - Подземная пирамида

Я вскочил и хотел закричать, но Йеттмар опередил меня. Одним прыжком он перемахнул через стоявший посередине комнаты столик для курильщиков, вцепился в присевшего возле магнитофона Миддлтона и повалил его на пол. Он бил его вслепую кулаками и вопил, словно потерял рассудок:

– Ты, негодяй! Ах ты, подлец!.. Вонючий паршивец! И граешь у нас на нервах? Прибью – и не придется тебе посмеяться своим подлым шуткам!

В следующую минуту возникла потасовка. Хальворссон и Карабинас объединенными усилиями пытались стащить Йеттмара со спины Миддлтона, а я хватал его за руки, чтобы он не мог наносить удары.

Казалось, Йеттмар совершенно обезумел. На губах его выступила пена, глаза полыхали красным огнем, а тело напряглось так, словно на него напал столбняк. Те двое тащили и дергали, а я хватал его за руки, а Миддлтон стонал под Йеттмаром и отбивался, как мог. Я уже было хотел стукнуть Йеттмара вазой по голове, когда рядом со мной оказалась доктор Хубер со шприцем в руках и, прежде чем я успел что-либо спросить, мгновенно вонзила иглу в руку Йеттмара. Полминуты спустя Миддлтон смог выбраться из-под атакующего, который уже лежал на ковре с полузакрытыми глазами и тяжело хрипел.

– Что с ним? – простонал Миддлтон и указал на Йеттмара. – Сбрендил?

– Нервный приступ, – сказала мисс Хубер сухо и села на место.

А речь квадратноголовых продолжала безмятежно литься из усилителей: теперь они говорили на том языке, который показался нам человеческим.

Миддлтон тяжело опустился на стул и рассерженно ощупывал свое лицо.

– Чтоб его, этого безумца! Чуть не выбил мне зуб… Чего он набросился именно на меня?

– А вы не догадываетесь? – спросил я у него. Он указал на магнитофон.

– Из-за этого?

Никто не ответил, мы только смотрели на него, не мигая.

А Миддлтона, казалось, волновала только драка.

– И надо же, ударил меня прямо в новый зуб, – проворчал он с болезненной гримасой, потом огляделся. – В чем дело? – спросил он затем с удивлением. – Это разрешило спор, да?

– Какой спор? – спросил ворчливо Осима.

– Галлюцинация это или нет. Или гипноз… Тогда я все понял, и охотнее всего я бы сейчас расцеловал Миддлтона.

А тот вдруг опешил. На лице у него появилось выражение крайнего изумления, затем опухшие губы раздвинулись и он рассмеялся. Должен признаться, что звучал его смех нехорошо.

– О, так вот почему этот сумасшедший накинулся на меня? Вы что, думаете, что я сделал эту запись? Что я подделал… – и он снова засмеялся, а по подбородку стекали тоненькие струйки крови.

– Может, скажешь, в чем дело? – прищурился Осима.

Миддлтон открыл было свой израненный рот, но тут в себя пришел Йеттмар.

– Мидди, – прошептал он тихо. – Ты сможешь меня простить?

Миддлтон подошел и положил на плечо Йеттмару руку.

– Только не волнуйся, старик! Не такое уж несчастье… Правда, у меня расшатался новый зуб, но невелика беда.

– Я думал… что… ты хочешь подшутить над нами. Что ты сфабриковал те звуки…

Доктор Хубер неожиданно встала и подошла ко мне.

– Так вот, послушайте, Силади! – начала она и, забыв все свои обиды и слезы, уперлась руками в бедра, а лицо ее горело, словно ей рассказали двусмысленный анекдот. – Я вынуждена констатировать, что всем вам место в доме умалишенных. За исключением разве что этой бедной девочки, которая не знаю как попала в вашу компанию… Сначала вы подозреваете меня, что я вас загипнотизировала, потом устраиваете драку из-за какого-то трюка с магнитофоном. А теперь делаете вид, что вы все поняли, и готовы расцеловать друг друга. Скажите, вы серьезно считаете, что вы нормальные люди?

Очевидно, у меня на лице появилась широкая улыбка, потому что ее ярость еще усилилась.

– Ну, так и развлекайтесь друг с другом, а я выхожу из игры! Вы идете со мной, Селия, или остаетесь здесь? Но предупреждаю, возможно, что они снова начнут буйствовать.

Селия, улыбаясь, покачала головой.

– Теперь уже нет… Розалинда. Теперь уже все в порядке.

На лице Хубер отразилось изумление:

– В порядке? То есть как это – в порядке?

– Все выяснилось.

У мисс Хубер закружилась голова, и она вынуждена была прислониться к деревянному подлокотнику стоявшего рядом с ней кресла.

– Значит, и вы тоже? – простонала она сокрушенно. – И"вы, Селия? Что выяснилось? Разве не потому мистер Йеттмар набросился на Миддлтона, что… он подделал запись на пленке? Наверняка где-то спрятан видеомагнитофон… разве нет?

Селия покачала головой.

– Нет. Йеттмар действительно думал так, но все прояснилось. Выяснилось, что именно сделал Миддлтон.

Мисс Хубер побледнела и посмотрела на нас с выражением безнадежности.

– Боже мой, люди! Что, вообще, выяснилось? Что сделал мистер Миддлтон? Вы же не станете утверждать, что он не имеет никакого отношения к магнитофону и…

– Почему же, – покачала головой Селия, улыбаясь, – я скажу вам. Миддлтон на самом деле имеет отношение к магнитофону… только, собственно говоря, небольшое.

– Но ведь… А что он с ним сделал, Селия? Селия Джордан улыбнулась Миддлтону.

– Да немного… Лишь то, что когда те начали говорить, он включил магнитофон на запись и нажал кнопку!

Полчаса спустя позади было все: обиды, объяснения, несколько сэндвичей и кофе, который сварили Селия и доктор Хубер. К тому времени мы уже устранили следы разгрома – последствия наших бурных объяснений. В мусорную корзину отправились несколько разбитых пепельниц, копия головы Нефертити и моя любимая шариковая ручка.

Когда страсти утихли, мы снова принялись за нашу головоломку.

– Итак, это ни галлюцинация, ни внушение, – сказал все еще сонливый Йеттмар. – Сама горькая действительность.

– Я слышал, когда Миддлтон нажал на кнопку, только не знал, что это за щелчок. Таким образом, у нас в руках решающее доказательство!

– Доказательство чего? – спросил Осима. Не так легко было ответить на этот вопрос. Хальворссон погладил бороду и сказал:

– Я думаю, что нам нужно искать отправную точку.

– Мы делаем это уже полчаса, – возразил Карабинас.

– Настоящую отправную точку, – продолжал невозмутим о Хальворссон. – Мы можем подойти к этому вопросу с двух сторон.

– А именно?

– С идеалистической и с материалистической точки зрения.

– В этом что-то есть, – пробурчал Осима. Датчанин поднял большой палец.

– Возьмем, пожалуй, первое…

– Возьмем, – кивнул я.

– В этом случае нам следует исходить из сверхъестественного. Мы обнаружили место захоронения Иму и его товарищей. Из надписи и по другим признакам мы можем сделать вывод, что они не намеревались умирать навечно, скорее хотели, или хотел Иму, жить в своих потомках. И спустя тысячелетия после смерти Иму мы его нашли и поняли его желание. Что происходит потом? Вместо того, чтобы выполнить это желание, мы пугаемся поставленной задачи и идем на попятный. Ведь именно тогда мы и приняли решение отказаться от продолжения опытов. А несколько минут спустя произошло то, что произошло. Что это, если не протест Иму?