Игорь Шенгальц - Сыщик Бреннер

Дитмар при этих словах вздрогнул всем телом, лицо его перекосилось, он словно хотел сказать что-то резкое в ответ, но все же сдержался и промолчал.

– Заокеанские боссы, так они себя называют, в панике, – продолжал Серафимов. – За последние десять лет потенциал Руссо-Пруссии вырос в десятки раз! Одни энерготанки чего стоят, а у нашего императора в запасе есть и другие штуковины, уж поверьте. Сотни миллионов золотом получила империя за последние годы из-за границы, но досталось ли хоть что-то простому народу? Крохи, объедки с барского стола, не стоящие даже упоминания…

Я совершенно не разделял его пессимизм. Насколько я знал, уровень жизни в империи был одним из самых высоких на всем материке. И, что важно, показатели постоянно росли. По сравнению с тем, что творилось тридцать лет назад, сейчас – почти рай на земле. Люди стали получать за свой труд хорошие деньги, на которые могли содержать семью и даже откладывать что-то на черный день, а государство старалось заботиться о тех, кто не мог позаботиться о себе сам, – бездомных и безработных, калеках и больных людях, стариках и сиротах. Только за последний год в империи открылось тридцать новых сиротских домов – я точно помнил эту цифру, Грэг делал об этом репортаж для своей газеты и с восторгом рассказывал мне обо всех новых достижениях в социальной сфере. По всей стране шли масштабные стройки, стали активно осваиваться северные территории. Из сопредельных государств к нам валом повалили люди, подработать. Имперская марка теперь считалась одной из самых стабильных мировых валют. И это только незначительная часть перемен, произошедших за последние годы. Так что Серафимов сильно преуменьшал роль государства в жизни людей. Или, другими словами, он попросту нагло врал.

Интересно, знает ли он про чужаков? Поделился ли с ним Кречетов этой информацией? Что-то мне подсказывало, что Дитмар придержал некоторые сведения.

– Пока богатствами страны будут распоряжаться, словно личным имуществом, лишь избранные люди, порядка не будет! – продолжал разглагольствовать Ульбрехт, но я уже утратил интерес к его россказням и больше приглядывался к Кречетову, видя именно за ним реальную силу. – Страной должен управлять народ, и никто больше! Богатства страны принадлежат всем! Революции быть! И этот день наступит раньше, чем вы думаете!

Ах вот он о чем! Революцию он захотел: баррикады на улицах, подожженные мехвагены, витрины с выбитыми стеклами, тысячи раненых и невинно убитых, изнасилованные женщины, осиротевшие дети, анархия и хаос. Такое в мировой истории уже бывало, и не раз. И чем заканчивалось? К власти приходили новые люди, и рано или поздно все возвращалось на круги своя. Ведь, обретя власть, первым делом стараются сделать все возможное, чтобы не потерять ее. А значит – жесткий порядок, беспрекословное исполнение приказов, массовые казни. И на место привычного монарха, чья семья правила многие поколения, приходит тиран с руками по локоть в крови. И топит в этой крови всю страну. Нет уж, спасибо, мы как-нибудь обойдемся без всего этого.

– Вы должны решить, Бреннер, с кем вы. С давно себя изжившей системой, построенной на изначальном классовом неравенстве и неравномерном распределении доходов, или с теми людьми, которые судят о других не по тому, в какой семье они родились, дворянской или крестьянской, а исключительно по поступкам!

Серафимов, наверное, не знал, что уже многие годы в империи действует официальная программа поддержки «провинциальных самородков», независимо от их происхождения, и что каждый талант в наши дни мог пробить себе дорогу, получить место в университете и служить на благо Родине.

Ульбрехт выжидающе уставился на меня. И что он хочет услышать в ответ? Не последует ли немедленный выстрел в голову, если я не приму его условия?

– Марта! Принеси кофе! – крикнул Серафимов, но женщина не явилась на зов. – Вы подумайте пять минут, Бреннер, я сейчас вернусь…

Ульбрехт вышел из помещения, мы с Кречетовым остались вдвоем. Вот он прямо передо мной, тот самый человек, стоявший за всеми событиями последних дней, – преступник, убийца, заговорщик. Не проще ли кончить все разом, а там будь что будет! Уж не знаю, какая часть крови сейчас во мне закипела – славянская или дойчевская, но я готов был рубануть сплеча – так мне все осточертело!

– Бреннер, вы правильно сделали, что не упомянули о чужаках, – внезапно сказал Дитмар тихим голосом, – нечего ему знать еще и об этом. Советую вам согласиться со всеми его предложениями. Серафимов – фанатик, он не примет отказа. Соглашайтесь, но действуйте по собственному усмотрению – таков мой совет.

– А вы считаете, что вправе давать мне советы? – удивился я.

– Чтобы вы не сомневались, я скажу вам, что больше детей похищать не будут.

– Откуда вы знаете? Вы как-то связаны и с этим делом?

– Вы полагаете, что чужаки издевались над несчастными детишками в силу своей природной жестокости? Я бы тоже так подумал на вашем месте. Все факты указывают на это. Мучительные пытки, тяжелая смерть… но это скорее побочные эффекты… Хотя, возможно, тот дагеротипист со временем начал получать удовольствие от своей работы. А это была работа, Бреннер, настоящая поисковая работа.

– И кого же они искали? – Я слушал эти откровения с ужасом. Неужели это правда? Но он говорил так уверенно, что не верить ему я не мог…

– Они искали ребенка, Бреннер, конкретного ребенка! Пытки – это своего рода экзамены. Тот, кто смог бы вынести их и выжить, и был им нужен. Им пришлось замучить сотни детей, чтобы найти того самого единственного… но я нашел его первым. Нашел и спрятал. Никто этого не знает, кроме вас. Даже Серафимов не в курсе дела. Он думает, что этот ребенок – мой внебрачный сын, а я не спешу его разубеждать.

– Вы уверены? – Я попытался осмыслить услышанное, но не мог. Мои мысли путались, разум оказался в полном ступоре, даже дышать стало трудно.

Убить столько детей, чтобы найти одного.

– Я лично присутствовал при первой встрече императора и чужаков тогда, двадцать лет назад. Я все видел своими глазами. Их следовало давить сразу же, а не заключать сделки. Это было ошибкой, я снова и снова твердил ему об этом. В результате сам едва унес ноги, став государственным преступником. Он согласился закрывать глаза на пропажу детей. Он предал их, своих подданных – маленьких, невинных ребятишек. Как я мог и дальше служить ему? Вы бы меня поняли, Бреннер, я уверен в этом. Поэтому я считаю, что император заслуживает смерть.

Вот, значит, как. Все подтверждается. Император лично в ответе за все смерти, за все замученные детские души. Двадцать лет это длилось, целых двадцать лет! И всплыло сейчас лишь случайно, по недосмотру.