Лев Гурский - Есть, господин президент!

— Тут, он говорит, шансов немного больше, — обнадежил меня Макс. — Хотя нападавшие были в перчатках, это уже точно, есть два четких отпечатка, не принадлежащих хозяину. Один на дверном косяке, второй в туалете. Их проверили по компьютеру, но в базе МВД России их нет. Сегодня будут запрашивать базу Интерпола.

— Ну хоть какие-то нарисовались перспективы, — сказала я. — А вдруг они как раз те, кто на тебя напал в Бресте или в Смоленске? Тогда у Интерпола, глядишь, что-нибудь отыщется и одним секретом станет меньше… Кстати, Макс, я заметила, как твой друг во время разговора постучал пальцем по лбу. Он что, советовал тебе не лезть в это дело? Или это у вас такой особый знак гейдельбергского студенческого братства?

Макс переступил с ноги на ногу, кашлянул и потупился.

— Нет, это не знак, — смущенно объяснил он. — Вернее, знак, только более простой, международный. В том духе, что я дурак… Понимаешь, Яна, я ему как раз перед этим сказал, что был в гостях у Адама Окрошкина, за несколько часов до нападения на него. И не исключено, что все эти отпечатки — мои собственные…

Первыми, кого мы увидели, вернувшись в отель «Hilton-Русская», были опухшие от праздника полументы-полужурналисты, числом не меньше дюжины. Некоторые из них бестолково кучковались возле аптечного киоска, исследуя все семь букв таблички

«Закрыто», а остальные с отсутствующим видом слонялись по холлу первого этажа. На столике у окна громоздилась толстая пачка «Свободной милицейской газеты». Караулил ее мой недавний знакомый Вова — в спортивном костюме, фуражке и с белым полотенцем вокруг шеи.

Думаю, Вова меня не узнал, а вернее, принял за кого-то другого. Поскольку в ответ на «доброе утро» он тускло глянул сквозь меня, просипел: «Так точно, товарищ генерал!». И немедленно выдал мне номер газеты, оказавшейся, к удивлению моему, свежей. На первой полосе красовался снимок духана «Сулико» — уже после известных событий. От былой красоты заведения осталось теперь, прямо скажем, немного. Юрий Валентинович Грандов погулял с размахом.

Интересно, размышляла я в лифте, пока мы поднимались на свой седьмой, как эти журналюги ухитряются и праздновать, и газету при этом выпускать? Они же тут все в зюзю! В жизни бы не поверила, что можно слепить номер из шестнадцати страниц, не приходя в сознание. Ладно, какие-то материалы, допустим, были написаны загодя. Но откуда знать заранее про драку в «Сулико»? Когда я туда шла, я сама не предполагала масштабов битвы…

На седьмом этаже наши с Максом пути разошлись. Кунце отправился в свой 712-й, а я к себе, в 714-й, — чтобы тотчас же приступить к изучению нового выпуска «Свободной милицейской газеты».

Фоторепортаж на первой странице оказался не единственным материалом, связанным с погромом на Большой Якиманке. Имелось тут еще и немаленькое интервью, взятое у потерпевшего. «Егор Кочетков утверждает: меня подставили!» — таков был крик души духанщика. Размеры нанесенного ему ущерба, если верить его же словам, потрясали. При этом о меценате ГрандовеТуле владелец разгромленного «Сулико» говорил с почтительным уважением, как о грозном явлении природы вроде урагана «Катрина», а все молнии метал, главным образом, в неназванную женскую мишень. В ней, конечно, подразумевалась я. Сквозь строчки интервью проступал образ стервы, провокаторши, беспредельщицы и просто ядовитой сколопендры. Я сообразила, что, пожалуй, вовремя переселилась в отель и что лучше бы мне пока дома не появляться.

В этом мнении я укрепилась, прочтя еще одну заметку из газеты — про нападение на Адама Васильевича. Несмотря на повальное пьянство, репортеры «СМГ» свое дело знали. Пока эксперты с Петровки изучали сомнительные следы и отпечатки, кто-то из молодых журналюг не поленился двинуться простейшим путем: он обошел все квартиры в доме Окрошкина и в одной из них нашел старуху, углядевшую меня и Макса. Хорошо еще, что бабка была или подслеповата, или поддамши, или крайне обижена на весь человеческий род младше шестидесяти. А поэтому Кунце и я в ее описании получились редкостными уродами. Эдакие чудище Франкенштейна под ручку с кикиморой болотной. Мотоцикла свидетельница и вовсе не заметила. «Возможно, эти странные люди и не причастны к преступлению, — заканчивал заметку анонимный репортер, — но у следствия наверняка появятся к ним вопросы…»

Прихватив газету, я вышла из номера и постучала в соседний:

— Эй, можно к тебе войти?

Мне никто не ответил. У Макса оказалось не заперто, и я нагло вошла в 712-й. Хотя номер был пуст, в его обитаемости я не усомнилась: на диване беспорядочно валялись черные кожаные доспехи, а из ванной слышались плеск и малоразборчивое бурчание на мотивчик из «Битлз». Сибарит Кунце с неторопливым кайфом смывал с себя пыльные следы Рублево-Успенского шоссе.

— Макс, это я, — громко сообщила я двери ванной.

— А? — донеслось из-за двери. — Кто?

— Яна, кто же еще? — заорала я, прислонившись к самой двери ванной и стараясь перекричать воду. — Нам надо поговорить! У следствия! Оказывается! Будут! К нам! Вопросы!

— Яна, ты? — Из всей моей речи до Макса, похоже, добралось только первое слово. И то с трудом. — Я тебя все равно не слышу! Подожди минут десять, я скоро выйду…

Я отодвинула кожаную сбрую и присела на диван. Попробовала дочитать «Свободную милицейскую газету», но на большинстве остальных тамошних заметок — о политике, моде, погоде — массовый загул редколлектива отразился пагубным образом. Трижды за минуту я натыкалась на предложения без начал и концов, раз десять — на дичайшие опечатки. Так что вскоре я плюнула и отложила этот вестник бытового алкоголизма. Макс за дверью ванной все еще плескался, поэтому я сообразила, что успею пока звякнуть Кусину: надо узнать, не искал ли он меня. Звонить мне на мобильный я категорически ему запретила, а мой домашний, по понятным причинам, не откликался уже третий день подряд.

— О-о, привет, Яна, привет, дорогая! — затарахтел в трубке Вадик. Всего за три дня внутри Кусина успели накопиться целые стаи слов, требующих немедленной свободы. Я боялась, что если когда-нибудь между нашими разговорами возникнет долгая пауза, новая порция его болтовни меня попросту снесет на фиг. — Хорошо, что ты объявилась, а я уж думал: куда это Яна Ефимовна пропала? Про Адама слышала, да? Кошмар. Думаешь, это нарки у него искали, чего бы стырить? Я слышал, они на дверь смотрят: если дверь приличная, значит, в квартире есть чем поживиться. Сладили с дедом, скоты! Теперь, того и гляди, помрет. Эх, жалко, Ян, что я с ним мало общался — он уж, наверное, про меня и мою передачу в последнее время вообще забыл…