Евгений Нестеренко - Тень ведьмы

— Интересно пишут? — спросил он, указывая на книгу в руках Иосифа.

— Да, занимательно, — сухо ответил Иосиф, для виду переворачивая страницу.

— «Герои Меча», — прочитал воевода с обложки. — Ишь ты! Настоящие, видать, герои… Небось, головы налево и направо летят.

Иосиф не ответил.

— Скажите, господин управляющий, за что вы на меня зуб имеете? — неожиданно спросил воевода. — Зла я вам вроде никакого не делал, хулы не наводил…

— С чего вы взяли, что я к вам плохо отношусь?

— Так и слепому видно же. Постоянно от меня воротитесь, не здороваетесь никогда. Больше трех лет, как я в замке служу, а вы все делаете вид, будто меня не замечаете. Вот сидим мы с вами в карете почитай два часа, а вы еще и словом не обмолвились, зыркаете только, как бирюк. Чем я вам не угодил, не пойму? Вы скажите, чтобы я хоть знал, что ли.

— Хорошо, будем говорить начистоту.

Иосиф отложил книгу.

— Не люблю людей, которые зарабатывают себе на хлеб убийством. Я, конечно, понимаю, что подобное зло в нашем мире неизбежно, но к таким профессиям, как палач, солдат и охотник отношусь с презрением. Особенно к первым.

— Это вы меня палачом-то именуете? — криво усмехнулся воевода.

— Есть люди, которые убивают с целью заработать. И есть люди, которые от убийства получают наслаждение. Если первых еще можно как-то оправдать, то вторые, по-моему, заслуживают уничтожения.

Последнюю фразу управляющий выговорил с трудом и заметно изменившись в лице.

— А вам разве не приходилось отправлять на тот свет людские души?

— Приходилось. И еще придется. Но я выполняю… приказ. И не получаю от этого удовольствия, — сквозь зубы ответил Иосиф.

— Так-так, — покивал воевода. — Сильно вы, наверное, людей любите… Скажите, господин управляющий, вас никогда не вешали?

— В каком смысле «вешали»? — не понял Иосиф.

— В самом прямом. Знаете, есть такая штука — виселица. Не доводилось отведать подобного счастья?

— Нет, разумеется. Иначе я бы здесь не сидел сейчас.

— Хочу я вам одну байку поведать. Дорога впереди длинная, делать нечего… А история реальная, не то что в вашей книжечке. Вы не против?

— Интересно будет послушать.

Я родился в захудалом городишке под названием… А впрочем, какая разница! Возможно, родился-то я вовсе в другом месте, потому что рассказать мне об этом было некому, а сам я, разумеется, не помню. Первое, что я помню, это помойка, где мы жили. Мы — это бродяги, нищие, калеки и прочая мразь, до которой никому нет дела. Как я там очутился — не знаю. Скорее всего, родила меня какая-нибудь шлюха, да и выбросила за ненадобностью. Удивляюсь, как меня вообще не сожрали — в те годы был сильный неурожай и людоедство процветало вовсю.

Ну да ладно. На свет каким-то образом появился, а значит надо за жизнь цепляться. Помойка наша в этом отношении была не лучшим местом. Свой кусок приходилось вырывать чуть ли не из горла, нередко у бродячих собак и котов. Нередко приходилось ловить и жрать и этих самых котов, либо крыс. Собаки, те защищались.

Бывало, что получалось выклянчить какое-никакое подаяние, но чаще удавалось украсть. Подаяния у нас — привилегия Святого Ордена, бродяги никому не нужны. Большинство предпочитает спасать душу и жертвовать жирным монахам в их оловянные жертвенные кружки. Довелось нам один раз стянуть такую кружку, битком набитую мелочью. И зря, ведь преступления против Ордена в нашей стране относятся к разряду самых тяжких. Нагрянули на нашу помойку гвардейцы, навели порядок… Кого прибили, кого разогнали. Кого в холодную упрятали. Но это вообще случается редко — какой прок зря бродяг кормить? Некоторые так даже охотно бы в тюрьму отправились, особенно на зиму. Все одно лучше, чем на улице подыхать.

В общем, прикрыли нашу помойку. Пришлось мне другую «квартиру» искать. Было мне тогда лет шесть-семь, точнее сказать не могу. Я ведь и года рождения-то своего не знаю. Пошел я, значит, по городу слоняться, пристанища искать. И нашел. Был возле городского рынка один притон. Собирались там в основном воры и всякое мелкое жулье. Взял меня один карманник помощником. Я должен был шастать по рынку в самое людное время, когда народу там — не протолкнешься. Ясное дело, не просто так шастать, а кошельки из карманов вытягивать. Было у меня в этом два преимущества. Во-первых, маленький и незаметный, запросто мог под ногами пролезть в любой толпе. А во-вторых, если даже и поймают — что с меня за спрос? Ну, отвесят пару пинков, и все.

Поначалу дела шли неплохо. Я тягал кошельки, наставник мой мне предоставлял ночевку и пропитание. Но мне не повезло. Угораздило меня нарваться на городского дружинника. Только я кошелек у него срезать начал, как он меня хвать за шкирку! Давай, говорит, веди меня к своему хозяину. Я начал было отнекиваться, да ничего не вышло — знал дружинник, что такие как я, без прикрытия не работают и заставил-таки указать на того вора, что мной руководил. Больше я ни дружинника, ни наставника своего не видел.

Пришлось мне снова побираться идти. В таких условиях и прошло мое детство. Доводилось мне и милостыню просить, и на побегушках мотаться, и воровать, и в балаганах выступать. Всего попробовал. Изведал и побои, и голод. Болел часто, один раз чуть не подох. Еле выкарабкался с того света.

А как подрос, стал я другим ремеслом заниматься. Разбоем да грабежом. Были у меня для этого все необходимые данные: выносливость, злоба и до добычи жажда. Сколотили мы небольшую банду и принялись на большой дороге купцов потрошить. Поначалу только грабили. Но после того, как устроили на нас две облавы, в которых полегла чуть ли не треть шайки, перестали мы церемониться. Стали свидетелей убирать.

Да. Почуяв запах крови, уже нельзя остановиться. Когда видишь чужие страдания, то словно забываешь про собственные. Которые просто так никогда не удастся выкинуть из головы. Которые грызут тебя сильнее голода, сильнее болезни. По клинку стекает кровь, дрожь смерти бьет жертву, в горле клокочет бессмысленный уже крик. А в глазах… В глазах можно прочесть именно то выражение, которое так знакомо тебе, которое приходит в воспоминаниях терзающей болью. Посмотреть на него со стороны, взглянуть ему в глаза — это то же самое, что взглянуть в глаза справедливости. Только так можно унять зуд сгнившей души.

Если ты пришел в этот грязный мир волком, то тебе уже никогда не стать человеком. И ты будешь жить по волчьим законам. Они есть, эти законы, и они справедливее людских. Я никогда не предавал своих волков, своих братьев по оружию. Да, мы грызлись за добычу. Да, мы нередко наносили друг другу серьезные раны. Это неизбежно в стае. Всегда руководит сильнейший, именно он забирает себе лучшие куски. Но когда перед нами появлялся враг, то мы забывали о своих ссорах, забывали все ранги и привилегии и сражались, как один. Ты прикрываешь мою спину, а я — твою. И если даже я умру, то выживешь ты, а значит, выживет вся стая. Такова волчья философия.